Первого президента России сначала любили, а потом разлюбили. Образ его преемника политтехнологи сознательно выстроили на контрасте и позиционировали как квалифицированного топ-менеджера, в отношении к которому изменчивые чувства не совсем уместны -- достаточно разумной поддержки. Но в планах Путина болезненные для населения реформы -- хватит ли для их проведения только рационального ресурса поддержки?

Мочить или не мочить

Два года назад невзрачного вида господин, только что назначенный премьер-министром, произнес фразу, которая кого-то развеселила, кого-то ввела в раздражение, а кому-то безумно понравилась. В любом случае она всколыхнула мертвый штиль усталого равнодушия к власти, которое было итогом ельцинских "рокировочек" (все-таки это был третий премьер-министр в 1999 году), и положила начало популярности нового лидера.

Конечно, это запальчиво-мальчишеское, явно не срежиссированное заранее "мочить в сортире" повисло бы в воздухе и осталось в памяти всего лишь курьезом, если бы за неожиданной вспышкой словесной крутости не последовали дела. Но и крутые дела -- скорая расправа с мятежной Чечней -- без этой неполиткорректной, однако сказанной в сердцах фразы выглядели бы тупой и ничем не одушевленной карательной экспедицией сильного против слабого, а не священной местью за российские унижения.

Эта фраза, словом, вносила в кровавое и чреватое жертвами предприятие, на которое стрезва все-таки непросто решиться, некий азарт и подъем, она возбуждала чувства, какие возникают при кличе "Наших бьют!".

Политики и политологи долго еще после этого иронизировали и пожимали плечами, скептически определяя Путину кратчайшие сроки премьерства, а "народ" и, главное, армия его уже приняли за "своего", решили, что мужик "с характером", если способен разорвать усыпляющее казенное гладкоречие веским, "настоящим", "жизненным" словом.

Но вот что странно: та знаменитая фраза была единственным проблеском, намекающим на харизматические потенции Путина. Видимо, сразу же после того за дело построения его "правильного" образа взялись профессионалы, и они решили по скользкой харизматической дорожке, на которой поскользнулся Ельцин, больше не ходить, а работать на четком контрасте. Логично: ежели рейтинг Ельцина ниже нуля, то наибольшие шансы на успех у его полной противоположности.

Ельцин рыхл, грузен, неповоротлив? Значит, преемник должен быть сух, легок, подвижен. Ельцин едва шевелит языком, читает речи с невидимого экрана как пономарь, без чувства, толка и расстановки? Значит, преемник должен говорить четко, ясно, без бумажки, должен "меру знать" и здоровье иметь железное. С демонстрацией крепости здоровья даже переборщили: полет преемника на истребителе и спуск его под воду заставили здравых людей усомниться, все ли у наследника в порядке с головой. Потому как не царское это дело -- сдавать нормы ГТО.

Во главе корпорации «Россия»

Но ежели на ранние шалости внимания не обращать, Путина позиционировали как образцового, с отчетливым западным оттенком чиновника высокого ранга: рациональный, прагматичный, способный принимать решения и отслеживать их исполнение, демократичный, но без показухи, мобильный и открытый, но сдержанный, без демонстрации исподнего -- типичный трудоголик. Словом, не военный вождь, не "отец народа", а этакий топ-менеджер, кризисный управляющий, назначенный спасти фирму "Россия" от полного краха.

Такая "упаковка" (особенно по контрасту с Ельциным) многих сразу же устроила вне зависимости от содержания --она годилась и для внутреннего употребления, и на "экспорт". Теперь, когда глава государства появлялся на экране ТВ, никого не охватывало дурное предчувствие, что он вот-вот сморозит какую-нибудь чушь, пьяно пошатнется или скроит дурацкую рожу из-за невозможности владеть лицевыми мускулами. Нового президента не стыдно было людям показать, и это, вообще говоря, великое дело само по себе, вне зависимости от политического курса.

Между тем с четким идеологическим определением этого курса президент отнюдь не торопился -- произносил, не особенно настаивая, протокольные слова о демократии и реформах, а в реальности предпринял несколько конкретных популистских мер (зарплаты и пенсии), которые населению понравились, и занялся переустройством государственного механизма.

Все это вместе взятое обеспечило Путину стабильность высокого рейтинга, а от добра добра не ищут. Образ прагматичного, эффективного топ-менеджера утвердился и неплохо работал все это время, если не считать явного прокола в истории с "Курском".

Беда -- это не чрезвычайное происшествие

Что, собственно, тогда произошло? Президент трагедию "Курска" отнюдь не проспал с похмелья, он просто действовал в соответствии с логикой своего образа. То есть отнесся к катастрофе с подводной лодкой как к чрезвычайному происшествию, требующему некоторых рациональных действий, а не публичного посыпания главы пеплом. И все бы обошлось, если бы президента не подставили СМИ, раздраженные "наездом" властей на Гусинского и НТВ, который был понят как попытка ограничить свободу слова вообще.

Средства массовой информации совершенно неожиданно стали подавать трагедию с подлодкой в стилистике всенародной беды, а ЧП и "беда" -- это, как говорили когда-то в Одессе, "две большие разницы". ЧП и преодолением его последствий четко и разумно должны заниматься конкретные ведомства, а пришла беда -- отворяй ворота, то есть срочно выбегай на площадь, публично рыдай, рви на себе волосы и бей себя в грудь, а потом сам надевай скафандр и ныряй на стометровую глубину.

Таких экстремальных красок в сдержанном и рациональном образе Путина не было, и он на фоне телевизионной истерии выглядел бесчувственным, бессердечным чурбаном.

Понятно, что в данном случае массовые стихийные чувства были расчетливо спровоцированы и некоторое время крепко подогревались прессой -- до тех пор, пока Путин не предпринял какие-то спасающие репутацию шаги, не санкционировал безумную операцию по извлечению тел подводников и не дал чрезвычайно дорогого и бессмысленного обещания поднять через год весь "Курск".

Потом стихийные чувства резко схлынули, но уже ясно было, что сконструированный политтехнологами (или самим Путиным, что решительно не важно) образ президента не универсально хорош, что в некоторых ситуациях (в частности, когда в ход событий вмешиваются массовые эмоции) он может работать против своего носителя.

О любви

И тут есть смысл поразмышлять немного о роли чувств в современной политике.

С одной стороны, как бы давно понятно, что политика -- штука крайне рациональная и главный критерий оценки деятельности любого политика -- его эффективность. Это очень либеральный, пришедший к нам из развитых стран комплекс идей: политик здесь действительно рассматривается как менеджер высшего звена, нанимаемый обществом на определенный, строго прописанный в договоре срок в целях эффективного управления государством. Если в таком механизме отношений и есть место для эмоций, так только в короткий период избирательной кампании. Да и там эмоции предпочтительны умеренные и управляемые.

Любить же "директора", да еще временного, мало кому приходит в голову. Для народной любви и всяческих подобного рода переживаний во многих европейских странах есть короли и королевы, а там, где их нет, -- автогонщики и кинозвезды. А премьер-министр или президент -- фигуры отнюдь не культовые, им чаще выпадает роль мальчиков для битья.

Но так, не забудем, обстоят дела на Западе, где общество давно пришло к устойчивому согласию по поводу рациональных правил игры как в политике, так и в бизнесе. Там все -- и высшие и низшие -- воспитывались в рамках одной политической культуры и впитали ее логику, можно сказать, с молоком матери.

В России же политической культуры как таковой пока нет, нет и политического класса, который веками учился играть, придерживаясь хоть каких-нибудь правил. Здешние партии, кроме КПРФ, -- образования искусственные и представлять в парламенте чьи-то интересы только еще учатся, а в сторону "электората" и посмотреть страшно: есть, конечно, группы чрезвычайно продвинутые и в политике понимающие не хуже западного обывателя, а есть группы, в сознании которых, как иногда кажется, никаких сдвигов со времен крепостного права не произошло. Такие, если утрировать немножко, ориентируются в политике на уровне различения "барина доброго" и "барина злого", а хуже всего для них -- "немец-управляющий".

И никуда не денешься от того простого факта, что продвинутых немного и на выборы они ходят нерегулярно, а вот дремучих -- тьмы и тьмы, и высочайшее разрешение не ходить на выборы до них как бы еще не успело дойти. И потому они голосуют -- или "сердцем", или по команде ближайшего начальника.

На этих социальных этажах любовь или нелюбовь к политическому деятелю отнюдь не архаика, которой надо пренебрегать, а дремлющий до поры ресурс, которым может при нужде или чрезвычайной ситуации воспользоваться либо власть, либо ее враги.

Не харизма, так оппозиция

Но вернемся к Путину. До сих пор он занимался тем, что прямо и резко не затрагивало интересов большинства населения. Построение "вертикали власти", налоговая, судебная и административная реформы -- все это на фоне регулярных выплат зарплаты, индексации пенсий и вообще некоторого повышения тонуса российской жизни воспринималось большинством спокойно и даже равнодушно, как верхушечные, "барские" разборки. Живо поддерживают или не поддерживают эти реформы только те, кого они непосредственно касаются, а какую-то чувствительную для всех отдачу, весомые плоды они дадут еще не скоро, поэтому большинство относится к ним индифферентно -- ни в актив, ни в пассив Путину эти реформы пока не идут.

Но вот, например, стоящая на очереди реформа жилищно-коммунального хозяйства затронет не столько имущие "верхи", сколько и так уже стоящие на грани бедности "низы". Эта реформа им ну очень сильно не понравится.

А Путин между тем за время своего президентства выстроил в России политическую систему, совершенно лишенную буферов, он всю ее замкнул исключительно на себя. Ведь как было в старой России? Был царь, и народ любил царя, но между царем и народом стояли ненавистные бары и чиновники, на которых и падала вся вина за беды народные.

Даже при Ельцине между президентом и населением было множество инстанций-громоотводов: "красный парламент", который не давал проводить настоящие реформы; "региональные бароны", которые гребли под себя; наконец, были воры-"олигархи", которые ограбили беззащитный народ и охмурили больного президента.

Путин всю эту возмутительную крамолу героически выкорчевал и теперь имеет послушный его воле парламент, построенных по стойке смирно губернаторов и "равноудаленных" "олигархов", сплотившихся вокруг него. То есть таким манером Путин, в сущности, вышел один на один с народом, и народ худо-бедно оповещен, что в стране больше нет никакой политики, кроме путинской.

Когда в стране все спокойно и народ богатеет, ничего опасного в таком рандеву нет. А вот когда народ "по указу" вдруг терпит серьезный убыток и вынуждается на лишения, рандеву это чревато конфликтом.

"Харизматический лидер", которого либо любят, либо боятся, либо и любят и боятся, как Сталина, выходит из таких ситуаций просто. Он или грозно топает сапогом, или проникновенно и ласково говорит: "Православные! Братья и сестры! Ну потерпите десяток-другой лет! Зато у внуков у ваших будут завсегда теплые батареи! Наше дело правое, мы победим!"

И подданные, натурально, соглашаются потерпеть -- без всякого ущерба для рейтинга.

Можно ли представить себе в такой роли нынешнего Путина? Только если очень сильно напрячь воображение, да и то стилистика этой сцены будет далека от натуральной, потому что в образ президента темперамента для работы в таком амплуа не заложено. Коротко говоря, коллективный народный Станиславский воскликнет: "Не верю!"

А можно ли спешно сконструировать для президента какую-нибудь свеженькую харизму?

Теоретически можно все, хотя время, скорее всего, упущено и поверят только чему-то совсем уж экстремальному. Ну, например, уже понятно, что военным вождем после знаменитого "мочить" Путин не стал и не станет, и правильно сделает: победоносных войн не предвидится, а от вязкой и бесконечной противопартизанской операции лучше дистанцироваться. Стать тираном и обрушить карающий меч на коррупционеров всех уровней? Народ-то оценит, да с кем же тогда работать?

"Сильный" вариант харизмы явно не проходит. Тогда, может быть, вспомнить, что народ у нас жалостливый, убогих и юродивых любит? То есть, скажем, провести операцию под кодовым названием "Как закалялась сталь", аккуратненько как-нибудь сломать президенту позвоночник и превратить его в Николая Островского, прикованного к постели, но зато твердого духом? В конце концов, правил же Франклин Рузвельт Америкой, не сходя с инвалидной коляски...

А если не шутя, то нашему президенту, раз уж он такой отличник и эффективный топ-менеджер, харизму могла бы заменить серьезная оппозиция. И не слева -- это мы уже пробовали, а справа. То есть ту же реформу ЖКХ -- в самом крайне либеральном варианте -- предлагала бы провести влиятельная правая оппозиция. А президент -- истинный защитник народных интересов -- в жестокой борьбе с ней отстаивал бы вариант помягче. Тогда бы и реформа прошла, и президент остался бы со своим рейтингом...