Российская газета | Владыко, почему тема прав человека на прошедшем недавно Всемирном русском народном Соборе стала приоритетной? И чем вы объясняете столь резкий, а в некоторых кругах и вовсе негативный резонанс на принятые Собором документы?

Митрополит Кирилл | На общем весьма позитивном фоне некоторые эмоциональные реакции действительно были негативными. Иные включали в себя даже абсолютно ложный посыл - мол, Церковь отрабатывает некий заказ власти. Но Церковь начала поднимать тему прав человека еще в 1999-2000 годах. В частности, я тогда опубликовал в "Независимой газете" две статьи, с которых началось продвижение этих идей.

Помню, ожидал какого-то интеллектуального встречного посыла - его не оказалось, но реакция и тогда была негативно-эмоциональной. В частности, утверждалось, что митрополит Кирилл мечтает покрыть нашу страну кострами инквизиции и сделать Россию государством а-ля Хомейни. Уровень дискуссии опустился до такого примитивного уровня. Но я вспомнил об этом лишь для того, чтобы еще раз отметить: тема прав человека разрабатывается Церковью уже почти 10 лет.

РГ | И все же, почему, на ваш взгляд, столь резкая реакция на соборные решения проявилась именно сейчас?

Митрополит Кирилл | Решение подготовить Декларацию о правах и достоинстве человека было принято на предыдущем, IX Соборе. И в течение года специальная группа под моим председательством занималась не столько самой Декларацией, сколько концептуальной нравственно-философской разработкой темы.

А заняться ею нас побудило несколько важных причин. Во-первых, либеральное прочтение прав и свобод человека, господствующее сегодня в западном мире, становится все более агрессивным. Оно позиционирует себя по отношению ко всем остальным точкам зрения как единственно верное и научно обоснованное. Точно так же, как когда-то себя позиционировал марксизм.

Таким образом, любое мировоззренческое отклонение от предлагаемой нормы карается, несогласных подвергают обструкции, в том числе с помощью СМИ. Все требуемые акценты расставляются на государственном уровне - через различные международные организации. А уж если требуется повлиять совсем радикально, то и войска можно ввести.

Но давайте задумаемся: что из себя представляет нынешняя концепция прав человека? Это прежде всего исторический итог философского и политического развития, происходившего в западных странах на протяжении последовательно сменявших друг друга эпох Ренессанса, Реформации и Просвещения. В этих процессах традиционные культурно-цивилизационные модели - от католической и православной до мусульманской, иудейской и буддистской - участия не принимали.

В общем-то, в самом этом факте не было бы ничего страшного - право на творчество и созидание принадлежит всем. И к опыту Западной Европы нужно относиться с уважением. Но никто не может заставлять людей воспринимать какие-либо идеи и концепции не критически.

РГ | И потому вы предлагаете пересмотреть понятие "права человека" с учетом нынешних реалий?

Митрополит Кирилл | К сожалению, подчас наши намерения толкуются совершенно не верно. Ни Собор, ни Православная церковь ни в коем случае не ставят под сомнение ценность прав человека. Наше намерение - дополнить концепцию прав человека важным измерением: они должны осуществляться в системе нравственных координат. Потому что демонтаж этой системы опасен для человеческой цивилизации.

Человек отличается от животного только присущим нам нравственным началом. В остальном и мир людей, и мир низших по отношению к человеку существ движимы инстинктом. И если этот инстинкт реализуется в нас без того, чтобы нравственное начало им управляло и его ограничивало, то это будет животная жизнь. В таком случае общество превращается в волчью стаю. Если мы хотим иметь жизнеспособную цивилизацию, то должны реализовывать человеческие права в рамках нравственной ответственности.

И еще. Процесс глобализации стал реальностью, как к нему ни относись, и он будет набирать обороты. Но вот вопрос: каким должен быть мир в условиях глобализации? Некоторые радикально настроенные либералы убеждены: он должен быть скроен по западному образцу. Мол, это и есть универсальная модель будущего глобального мира. Но если вы выводите из этой модели моральные параметры, то как ее состыковать с религиозной традицией?

Результат получится, как в случае с карикатурами на пророка Мухаммеда. Или, что еще страшнее, как 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке. Потому что всегда найдутся люди, которые свое неприятие предлагаемой им модели мироустройства будут мотивировать религиозно. И чем решительнее она будет насаждаться в мире, включая применение военной силы, тем жестче последует реакция. В результате человеческая цивилизация может погрузиться в хаос, и возникнут все предпосылки для межцивилизационного конфликта.

Вводя же моральное измерение, мы создаем как бы стыковочные узлы между различными моделями устроения мира, формируем многоукладную и жизнеспособную человеческую цивилизацию в условиях процесса глобализации.

Когда же, как не сегодня, об этом думать? Подчеркну, что подобная постановка вопроса не имеет отношения ни к политике, ни к тому, что вообще сегодня происходит в нашей стране. Но она имеет принципиальное отношение к будущему всего человеческого рода.

Отчего возбудились правозащитники?

РГ | Почему же, на ваш взгляд, итоги Собора столь неоднозначно восприняли правозащитники?

Митрополит Кирилл | Во-первых, не все. Многие правозащитники участвовали в Соборе, мы слышали их замечательные выступления, что, кстати, серьезно повлияло на итоговую редакцию Декларации. И мы очень ценим саму возможность подобного диалога.

Но была и иная реакция, особенно в первые дни. Примерно такая же, как в советское время на книги Солженицына, когда нужно было заклеймить позором "Архипелаг ГУЛАГ". Помните, подходят к человеку и спрашивают: а вы читали? Нет, но осуждаю. Примерно то же и сейчас. Реакция очень эмоциональная, но если проанализировать ее поглубже, интеллектуальный посыл, увы, практически не просматривается.

Были высказаны лишь две-три идеи. Мы, конечно, благодарны их авторам, хотя и сожалеем, что они прозвучали в негативном контексте. Это не помогает той серьезной дискуссии, к которой мы приглашаем общество. Более того, убеждены, что в конце Декларации нужно поставить виртуальное многоточие.

Да, сформулирован очень важный комплекс идей. Но он предлагается в первую очередь для осмысления. И мне кажется, что серьезные люди откликнутся на приглашение к дискуссии в рамках ответственного, взаимоуважительного и интеллектуально содержательного разговора.

РГ | И все же вернемся к нашим правозащитникам. Некоторые из них восприняли Декларацию Собора как некое покушение на их деятельность и прерогативы. Были даже высказаны подозрения, что скоро произойдет разделение правозащитных организаций на "правильные" и "неправильные", после чего последних попросту отсеют.

Митрополит Кирилл | Я тоже недоумеваю: почему-то в прессе появились сообщения о том, что в рамках Собора якобы создается некий правозащитный центр. Сам Собор сформулировал это иначе - там речь шла о правозащитной программе. А центр и программа - разные вещи. Центр - это юридическое лицо со своим бюджетом и персоналом, а программа - это движение.

Конечно, если люди будут обращаться в Собор с просьбой защитить их права или достоинство, то почему он не должен им помогать? Но это не значит, что речь идет о какой-то монополии. Кстати, большинство правозащитников ведь положительно отреагировало: мол, слава Богу, если еще и Церковь этим займется.

Но хотел бы сказать о главном. До Собора тема прав человека была в нашем обществе достаточно маргинальной. Потому что маргинальными стали правозащитные организации, сильно скомпрометировавшие себя в глазах соотечественников в первую очередь непатриотичной позицией. В сознании многих правозащитник сегодня - это человек, не очень любящий Родину и заинтересованный в получении западных финансовых грантов. Потому что там, где реально затрагивались интересы людей, правозащитники молчали. А там, где защита прав человека могла принести какие-то политические дивиденды, особенно в глазах Запада, - развивалась бурная деятельность.

И это породило подозрения: не являются ли эти правозащитные организации просто агентами чужого влияния? Что сделал Всемирный русский народный Собор? Он выдвинул правозащитную тему на передний план, пробудив интерес к ней в самых широких слоях.

Сблизятся ли православные и католики?

РГ | Разделяют ли предложенное вами направление дискуссии другие конфессии?

Митрополит Кирилл | После упомянутых публикаций в "Независимой газете" меня пригласил в Турин покойный уже Джованни Аньелли. Про него говорили, что хозяин "Фиата" - хозяин Италии, это был один из богатейших людей в мире. Однажды ему дали перевод моих текстов. Он заинтересовался и решил провести в узком кругу семинар. Пригласил европейских интеллектуалов, богословов, философов, был приглашен и я. Мы провели очень интересную беседу, абсолютно не конфронтационную.

Позже я представлял наши идеи в нескольких местах. Удивительно: крайне либеральный университет в итальянской Перудже присудил мне степень почетного доктора в области политологии. Когда шло чествование, руководители университета сказали: конечно, мы не совсем согласны с тем, что вы говорите, но принимаем эту тему, потому что она важна для дискуссии. Так что у нас общая позиция.

РГ | В связи с этим не кажется ли вам, что сейчас именно всемирное сближение, а в перспективе, возможно, и объединение православия и католичества - единственное условие выживания христианской цивилизации перед лицом исламского экстремизма?

Митрополит Кирилл | На второй день после интронизации Папы Римского Бенедикта XVI у нас состоялась приватная встреча, на которой мы как раз обсуждали эту тему. И я с благодарностью воспринял слова Папы о готовности Католической церкви вместе с нами отстаивать христианские ценности.

Действительно, обе Церкви представляют ту духовную силу, которая еще сохраняет влияние на общество. И обе они имеют схожую систему нравственных ценностей. Потому их взаимодействие сегодня является просто императивом.

Однако речи о воссоединении в доктринальном смысле пока нет, потому что не решено еще множество вопросов, которые достались нам от исторического прошлого.

РГ | В России не прекращаются обвинения Католической церкви в прозелитизме и экспансии. Хотя в прошлом году, кажется, лишь несколько десятков православных перешли в католицизм.

Митрополит Кирилл | Даже один случай прозелитизма, который является результатом некоей миссионерской стратегии, наносит колоссальный ущерб нашим отношениям. Потому что между православными и католиками подобного вообще не должно быть.

Вот иногда спрашивают: почему у вас нет миссионерской стратегии в той же Италии? Почему не идете в итальянские школы и университеты? Мы отвечаем: там уже есть Церковь, которая перед Богом и историей несет ответственность за свой народ. И мы хотим, чтобы Католическая церковь заняла такую же позицию в отношении России и Русской православной церкви.

Мы говорим: братья должны быть вместе. Но для того, чтобы быть вместе, должно быть доверие. А для того, чтобы было доверие, не должно быть миссий друг против друга.

Кто написал Евангелие от Иуды?

РГ | Недавно в США опубликовано Евангелие от Иуды, найденное еще в 70-х годах прошлого века...

Митрополит Кирилл | Так называемое Евангелие Иуды.

РГ | Так вот любопытно: вырабатывают ли православные и католики общие позиции, чтобы выразить свое отношение к таким документам?

Митрополит Кирилл | К подобным документам позиция была выработана еще в IV веке, когда сформировался канон священных книг христианства. Потому что всевозможными ересями пытались подменить истину и тогда, и фантастических интерпретаций феномена христианства всегда хватало. Но Церковь неизменно отклоняла все, что не соответствовало священному преданию, которое жило в христианских общинах и передавалось из поколения в поколение.

Ведь что для нас, скажем, эпоха Петра Первого? Это меньше чем 300 лет назад. А попробуйте сказать о Петре нечто, отрицающее существующее знание. Вам ответят, что это ваше личное мнение, но оно не соответствует истине.

Так же происходило и в то время. Были разные люди, которые, возможно, в силу особенностей своего восприятия или болезни или, может быть, каких-то политических интересов, ибо ведь борьба с каноническим христианством велась и тогда - создавали такого рода тексты. И Церковь определенно высказывалась по таким поводам, защищая корпус новозаветных писаний от личностных интерпретаций. Так вот, работа была закончена в IV веке. И ничего другого к этому добавить нельзя.

РГ | Но после перевода этого так называемого Евангелия вы его прочтете?

Митрополит Кирилл | Содержание этого апокрифа достаточно известно. По всей видимости, он был создан в недрах мистической секты гностиков много позже реальной смерти Иуды Искариота. И этот текст, как и другие апокрифы, изучается в соответствующих курсах духовных академий.

Под влиянием этих апокрифов, или так называемых "отреченных книг", нередко произрастают сектантские настроения, иногда развивается очень болезненная религиозность - так было на протяжении всей истории. Потому публикация апокрифического Евангелия Иуды ничего не убавит и не прибавит. Ее можно просто использовать в научных исследованиях, пытаясь ответить на вопрос о религиозном контексте первых веков христианства. Но это никак не повлияет на целостность христианского послания миру.

Как обновить богослужение?

РГ | Пожалуй, одно из самых нелюбимых для Православной церкви слов - "обновленчество". Хотя обновление, казалось бы, непременное условие жизни. Что же мешает Церкви обновляться, модернизироваться? К примеру, перевести богослужение с церковно-славянского на русский? Ведь большинство прихожан понимает то, что говорится в ходе богослужения, лишь наполовину. Разве это не мешает выполнению главной миссии Церкви - доносить слово Божие до паствы?

Митрополит Кирилл | У Церкви есть ясное понимание того, что богослужение должно служить и миссионерским целям тоже. А для этого оно должно быть понятным. Но как этого добиться? Можно все перевести на разговорный язык. Но тогда абсолютная понятность богослужения обернется тем, что будет разрушено колоссальное культурное наследие нашего народа, и прежде всего славянский язык с его стилистикой, лексикой и грамматикой. Пойти по этому пути - примерно то же самое, что разрушить храм XII века и на его месте построить стеклянную коробку.

Теперь взглянем на проблему с эстетической точки зрения. Известно, что славянский язык - это калька с греческого. Возможностей выражения чувств в славянском языке намного больше, чем в русском. В нем сохранился огромный набор средств, помогающий максимально точно выразить смысл, а в богословии это чрезвычайно важно. Потому, я думаю, надо идти по пути изучения нашего классического наследия. Ведь есть у нас классические гимназии, где изучаются греческий или латинский, - плохо, кстати, что таких гимназий у нас еще очень мало, и на Западе - уже значительно меньше. Но знание древних языков пока еще является важным элементом классического образования. Без знания той же латыни, к примеру, становится труднопонимаемой взаимосвязь ряда современных европейских языков.

У нас же в советское время борьба со славянским языком велась прежде всего из идеологических соображений. Считалось, что это - язык Церкви. Люди забыли, что славянский - наш классический язык. И чтобы грамотно и красиво говорить по-русски, нужно знать эту классическую основу. Потому, мне кажется, надо расширять, а не сужать возможности языка.

И еще. Богослужение - это поэзия, все каноны - это стихи, изначально написанные по-гречески и наиболее адекватно передающиеся церковно-славянским языком, имеющим тот же синтаксический строй. Славянский язык сохраняет ритмику греческого оригинала. Если же вы переводите на русский, меняя лексику и стилистику, то ритмика разрушается, и вы утрачиваете поэзию, которая остается недоступна людям.

Потому - да, миссионерский призыв очень важен. Но нужно идти не по пути перевода на современный язык, а по пути доступной нам модернизации славянского текста, а лучше сказать, его тактичного русифицирования. И эта работа началась еще в ХХ веке, до революции. Сейчас, я думаю, ее нужно продолжать, потому что русский разговорный язык в своем развитии ушел еще дальше от славянского истока. И спокойно редактировать славянский текст - сохраняя лексику и стилистику языка, но делая этот текст более понятным для людей.

Нужен ли священник в армии?

РГ | Сейчас, после "дела Сычева", звучат предложения к борьбе с дедовщиной подключить священнослужителей.

Митрополит Кирилл | Мировой опыт показывает, что присутствие священника в Вооруженных силах самым благотворным образом сказывается на состоянии нравов военнослужащих. Если взять страны, на которые у нас обычно любят показывать как на передовые: США или Западную Европу, то там везде есть капелланы. Даже в строго секулярной Франции. Кстати, поскольку во французской армии появляется все больше русских, мы поставили вопрос об их пастырском окормлении. Нам ответили: да, пожалуйста. Но всю капелланскую работу там курирует Католическая церковь, потому что это церковь большинства. И она взаимодействует с различными конфессиями, обеспечивая их пастырскую работу в войсках.

Мы считаем, в армии должны быть все религии, чьи представители служат. Но - важно подчеркнуть - в нашей армии не должно быть соревновательной миссии. Не может баптистский пастор прийти к православным и проповедовать баптизм. Не может православный прийти к мусульманам и проповедовать православие. Допустив это, мы лишь привнесем в армию лишнее напряжение. Потому задача в том, чтобы священнослужители каждой конфессии или религии могли работать со своими чадами в армейской среде. Конечно, на основе добровольности.

Православие - в школы?

РГ | А как вы относитесь к предложению ввести в школах преподавание Основ православной культуры?

Митрополит Кирилл | Здесь то же самое: не должно быть никакого навязывания. Ведь известно: невольник - не богомольник. Эффект-то будет обратный. Вместе с тем сегодня тяга к изучению основ православия огромная, по нашим данным, речь идет о более чем 80 процентах учащихся, а в некоторых школах - до 100 процентов. А им отвечают: нельзя, потому что кто-то, ссылаясь на многоконфессиональность России, выступает против.

Мы считаем, этот курс может быть введен в рамках школьной программы, но на добровольной основе. Вне программы, как нам иногда предлагают, то есть, допустим, седьмым уроком - нельзя: ну кто на седьмой урок останется? Или во время каникул - это уже будет просто арендой помещений. Или в воскресенье - тоже неправильно, все должно быть в учебном плане. Но если ребенок или его родители говорят: мы - атеисты и религии не хотим, должна быть представлена возможность альтернативы. Допустим, в виде изучения основ светской этики.

Конечно, если таких детей в классе будет один-два, для них не нужно выделять преподавателя - дорого. Просто дайте им учебник и освободите от занятий по программе религиозной культуры.

РГ | А что делать приверженцам других религий?

Митрополит Кирилл | В культурологическом плане многие мусульмане с интересом знакомятся с православием. Как и православные, живущие, допустим, в Татарстане, с удовольствием будут изучать основы исламской культуры. Ведь вы живете среди мусульман, кругом мечети, минареты, а вы не знаете, что это такое.

Но если кто-то из мусульман скажет, что не хочет православия, - пожалуйста, вот тебе основы исламской культуры. Если речь о районах совместного проживания православных и мусульман, то классы там можно разделить. То же касается и католиков, и протестантов. Эти схемы прекрасно работают в Германии, Италии, Польше, ряде других стран.

РГ | Почему же они не работают в России?

Митрополит Кирилл | Потому что здесь тут же начинается дикий крик, что это спровоцирует межконфессиональный конфликт. В Смоленской епархии мы 10 лет преподаем - ни одного конфликта, в Калининграде - то же самое.

Как быть с телом Ленина?

РГ | Какова позиция Церкви по поводу мавзолея Ленина?

Митрополит Кирилл | Позиция одна: умерший должен быть похоронен в земле. Культ мертвого тела, выставленного напоказ, чужд и нашей, и общечеловеческой традициям.

Конечно, Ленина нужно похоронить. Но, говоря так, Церковь всегда подчеркивает: в нашем обществе до сих пор немало людей, для которых это является вопросом самого настоящего культа. Потому ответить, когда именно следует предать тело Ленина земле, очень не просто. Нужен вдумчивый и беспристрастный анализ: будет ли это в большей степени разделять наше общество или консолидировать его? И если в результате такого анализа мы придем к выводу, что такое действие скорее поспособствует разрушению единства, то давайте повременим. Пускай полежит. Я глубоко убежден, что когда-нибудь это все будет совершено, но не нужно ломать людей через колено.

Эвтаназия - вне морали?

РГ | Выступая по ТВ, вы сказали, что эвтаназия - это грех и по сути убийство. В то же время Церковь признает, что человека, осознанно идущего на смерть ради других, винить нельзя. Но если мать, у которой в диких муках умирает ребенок, ради избавления его от этих мук, идет на эвтаназию - ей не простится?

Митрополит Кирилл | Когда человек сознательно жертвует собой ради другого, это высшее проявление любви.

РГ | Но здесь мать жертвует душой. Матросов пожертвовал жизнью, а она приносит, возможно, еще большую жертву.

Митрополит Кирилл | Сложный вопрос, чем она в этот момент жертвует. Жизнь и смерть - в руках Божьих. Мы не знаем, почему, мы только точно знаем, что в Его руках. Это Его право. И если мы вторгаемся в это право, то идем против Божьего замысла о мире и человеке. Чем это закончится, никто не знает.

Если мы открываем возможности для эвтаназии, то открываем и возможности законно манипулировать человеческой жизнью. В условиях криминализированного общества это может привести к страшным последствиям.

РГ | А как Церковь вообще относится к смертной казни?

Митрополит Кирилл | Христос, которого казнили, нигде не высказывался против смертной казни. И потому у Церкви нет на нее запрета.

Хотя Церковь делала все, чтобы смертные приговоры, которые выносили в дореволюционной России, не приводились в исполнение. Она пользовалась своим историческим правом печалования перед светской властью об участи приговоренных к смерти. И благодаря печалованию Церкви за 100-150 лет было осуществлено меньше десятка смертных приговоров.

Если же речь о современной России, то, учитывая состояние нашего правосудия, смертная казнь с легкостью может превратиться в легальный способ избавления от конкурентов. Потому сейчас введение смертной казни - страшная опасность. Ибо по суду, на законных основаниях, могут начать убивать невинных. Ведь у нас, как вы знаете, многое покупается. И поэтому я бы сказал так: давайте не отменять смертной казни, но и не принимать закон о ней. Пусть сохраняется мораторий.

Блиц-интервью

РГ | Каково ваше отношение к использованию Стабилизационного фонда?

Митрополит Кирилл | Точка зрения Собора в том, что земля наших предков - бесценный ресурс, оставляемый нами в наследие грядущим поколениям. И средства, которые мы получаем, продавая свои ресурсы, необходимо использовать для решения главных проблем, стоящих сегодня перед страной. Потому что хранить на черный день, конечно, хорошо, но тогда возникает вопрос: а что, у нас сегодня светлый день? И что, мы предполагаем, что будем жить еще хуже? Неужели может быть хуже?

РГ | Можно ли на Пасху ходить на кладбище?

Митрополит Кирилл | Можно, но не для того, чтобы там выпивать. Существует день поминовения усопших - Радоница, вторник на второй неделе после Пасхи. А то, что у нас люди ходят на кладбище в первый день Пасхи, связано с тем, что в советское время в храмы многие заходить боялись, а религиозные чувства и потребности были живы. И вот, приходя на кладбище, люди просто молились на могиле, заодно и разговляясь. Так сложился советский обычай - посещать кладбище в первый день Светлой Пасхи.

РГ | Какова будет судьба идей, заложенных в документах Собора?

Митрополит Кирилл | Они предлагаются обществу для обсуждения, любая партия может использовать их для своих программ. Кроме того, я очень надеюсь, что эти идеи будут использованы в законодательном процессе - дай Бог, чтобы наше законодательство не отрывалось от системы нравственных ценностей. И если у нас законы будут соответствовать нравственной традиции, это, я думаю, и будет главным положительным результатом всех наших усилий.

- Я родился в Ленинграде в 1946 году. Отец был главным механиком на одном из военных заводов, а через год после моего рождения стал священником. Мама работала учительницей немецкого в школе.

Жили мы очень бедненько, в коммунальной квартире, как и все тогда. Но у отца была потрясающая библиотека. Наше общество познакомилось, допустим, с русской религиозной философией уже во время перестройки, а я все это - и Бердяева, и Булгакова, и Франка - читал еще в юношестве. И родители, и библиотека оказали на меня огромное влияние.

Был ли я октябренком, пионером? Никогда. Причем сознательно - родители не учили этому - говорил преподавателям: если вы мне разрешите в красном галстуке посещать службу, то я вступаю в пионеры завтра же. Естественно, мне отвечали, что этого не будет. И вот я учился хорошо, но было постоянное напряжение с педагогами, меня часто вызывали для проработки на педагогические советы. Представьте себе: мальчишка 13 лет, а перед ним - учительский синклит во главе с директором. Но надо было защищаться. Зато с тех пор меня не пугает, когда приходится идти против течения.

Писать в газетах обо мне начали где-то с начала 60-х. Помню, в ленинградской "Смене" на первой странице была помещена статья о том, что вот мальчик вроде хорошо в школе учится, но в Бога верит. И что же с ним нужно сделать, чтобы он перестал верить?

Дед у меня был замечательным человеком. Он почти 30 лет просидел в тюрьмах и лагерях, был одним из первых соловчан. И сидел лишь потому, что он боролся против обновленчества, о котором мы говорили и которое, как вы, наверное, знаете, в свое время было инспирировано ЧК, а потом НКВД для разрушения Церкви.

Очень интересная у них с бабушкой была судьба. Ведь когда деда сажали, бабушка оставалась на воле. И когда его посадили во второй раз, а это было в 30-х, когда в стране свирепствовал голод, она сказала: все, теперь мы умрем. А у них было восемь детей: семь родных и одна дочь приемная. И дед сказал: поскольку я буду как бы нести крест за Христа, вы останетесь живы. Потом бабушка рассказывала, что в какой-то момент она поняла: все, жизнь кончилась, потому что они скушали последние лепешки, а завтра есть уже было нечего. И вот ночью раздался стук в окно. Бабушка вскакивает, а с улицы голос: хозяйка, принимай груз. Открыла дверь - стоит мешок, полный муки, и вокруг - никого. Вот этот мешок муки спас и моего отца, и мне дал возможность появиться на свет.

Потому у меня было с кого брать примеры.