Строго говоря, он не был последним председателем Комитета государственной безопасности СССР - последним был Вадим Бакатин. Тем не менее, многие до сих пор уверены в том, что в момент прекращения существования этой некогда почти всемогущей организации во главе ее стоял именно он, Владимир Крючков. Накануне Дня чекиста экс-председатель КГБ, в 1991 году входивший в состав Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), дал интервью. 

'Путин все понимает'

- Владимир Александрович, с момента краха ГКЧП и развала СССР минуло 12 лет. Как вы оцениваете этот период российской истории?

- Оснований для того, чтобы переживать, куда больше, чем радоваться. Тысячу лет мы шли к Советскому Союзу. И вот в 1991 году его не стало. Пущена под откос тысячелетняя история развития нашего Отечества. Разрушены промышленность, сельское хозяйство, наука, культура, армия, органы госбезопасности. Наше бывшее государство превратилось в зону кровавых конфликтов. За десять лет, с 91-го по 2000 год, в этих конфликтах только убитыми мы потеряли более 750 тысяч наших граждан. Еще около трех с половиной миллионов были ранены. 12 миллионов человек в бывших республиках Союза превратились в изгоев, беженцев, вынужденных бросить свои жилища и имущество и перебраться в места, где была хоть какая-то возможность выжить.

Все это страшное наследство досталось Путину. Он пытается предпринимать серьезные усилия, чтобы нормализовать положение. Любой может убедиться в том, как много он работает, взглянув на его лицо. У него в последнее время даже мешки под глазами образовались. У Ельцина когда-то такие тоже были. Только по другой причине...

По некоторым главным направлениям Путину удалось приостановить или основательно затормозить падение, кое-где даже наметилось движение вперед. Однако пока нерешенных вопросов столько, что говорить о наступившем переломе в лучшую сторону нельзя. Если в ближайшие годы не предпринять чего-то радикального, то нас ждут такие же необратимые разрушительные лавинообразные явления, какие мы переживали в процессе катастрофически разваливавшегося Советского Союза.

Многое говорит о надвигающейся опасности. В первую очередь - фактическое вымирание российского и прежде всего славянского населения. Каждый год нас становится на миллион меньше. Еще страшнее цифры по бывшему Союзу. Если так пойдет и дальше, то через полвека русских останется 50 миллионов. Можно только предполагать, кто придет на их место и поработит пытающихся выжить.

Путин понимает все это. Именно поэтому он решил навести хотя бы элементарный экономический и финансовый порядок среди наших олигархов. В этом нет ничего плохого, ничего необычного. Это естественный инстинкт самосохранения государства. Надо привыкать жить по закону, единому для всех. И тогда на такие шаги государства в России будет такая же нормальная реакция, как на Западе по отношению к тем своим предпринимателям, кто нарушает закон.

- Как по вашему, чем закончатся ближайшие президентские выборы?

- На подходе пока не видно деятелей, которые дали бы народу надежд больше, чем Путин. Поэтому в 2004 году Путин на выборах победит! Другое дело - с какими результатами...

'Диктатором я стать не захотел'

- Владимир Александрович, в качестве одной из основных причин того, что ситуация в России складывается настолько плачевным образом, вы называете развал Советского Союза. Но в том государстве вы обладали практически неограниченной властью. Почему же в августе 1991 года вы не довели дело ГКЧП до конца? Что, например, помешало вам арестовать 'команду Ельцина'?

- Прежде всего напомню, как все было. Многие существовавшие в СССР порядки изжили себя. Поэтому к началу 90-х годов можно и нужно было поступиться многим, что мы и сделали. Еще задолго до ГКЧП мы отказались от жесткой централизации, всеобъемлющего планирования и однопартийной системы. Перешли от командно-административного руководства к развитию рыночных отношений, предоставили право на жизнь всем формам собственности. Начали приватизацию - и не обвальную, а тех предприятий, которые, находясь в руках государства, были убыточными. Против всего этого члены ГКЧП не выступали. Они выступали только за сохранение Союза, за строгое соблюдение законности и вместе с тем за развитие вышеперечисленных новых норм.

А насчет несостоявшихся арестов 19 августа 1991 года скажу так: если бы мы на них пошли, тогда действительно были бы все основания говорить, что мы устроили путч...

- Но вы представляли себе, что может случиться, если ГКЧП не выполнит поставленных перед собой задач?

- Да, представлял. Абсолютно... Почти на 100 процентов. Дело в том, что 20 августа 1991 года должно было состояться подписание нового Союзного договора, согласно которому Советский Союз фактически прекращал свое существование. В новом Договоре указывалось прямо: 'Государства, образующие Союз, обладают всей полнотой политической власти, самостоятельно определяют свое национально-государственное устройство, систему органов власти и управления, они могут делегировать часть своих полномочий другим государствам - участникам Договора...' Более того, в 4-м разделе 23-й статьи нового Договора говорилось: 'Настоящий договор... вступает в силу с момента подписания... полномочными делегациями. Для государств, его подписавших, с той же даты считается утратившим силу Договор об образовании Союза ССР 1922 года'.

Именно эту 23-ю статью собирался взять за основу для своих дальнейших действий тогдашний президент Российской Федерации Ельцин, заявивший, что 20 августа 1991 года после подписания проекта Союзного договора Договор о Союзе 1922 года прекращает существование и начиная с 21 августа 1991 года никакие союзные органы уже не будут иметь силы.

Из всего этого следовал только один вывод: 21 августа наши граждане могли проснуться в другом, чужом для них государстве. Для того чтобы этого не произошло, и выступил ГКЧП. Напомню, что мы опирались на волю народа, высказанную на референдуме от 17 марта 1991 года: тогда 76 процентов проголосовавших выступили за сохранение СССР.

- Так почему же вы не довели начатое до конца?

- Нас остановил фактор пролитой крови. Мы еще 18 августа, перед объявлением об образовании ГКЧП, решили, что сразу откажемся от чрезвычайного положения, если прольется кровь. Так и вышло. Мы опасались еще большей крови.

- Не считаете ли вы, что, остановившись перед малой кровью, вы фактически спровоцировали другое, еще большее кровопролитие? Вы понимали, чем чревата такая 'остановка'?

- Мало того, чтобы я понимал. Необходимо, чтобы понимали массы.

- Ваши отряды специального назначения, например 'Альфа', вам в тот момент подчинялись?

- Все подчинялись! Я мог арестовать и Ельцина, и других. И вы знаете, все это могло быть сделано... ну... в течение часа.

- И почему вы не сделали этого?

- Потому что люди были настолько напичканы обещаниями лучшей жизни со стороны Ельцина и его группы, что быстро разубедить их было невозможно. Потом... ельцинская группа была готова пойти на большую кровь. Это подтвердилось в 93-м, когда Ельцин расстрелял неугодный ему Верховный Совет. Мы на подобное не решились.

- То есть вы не захотели брать на себя ответственность?

- Знаете, я все-таки был только председатель КГБ. В ГКЧП были и поглавнее меня. Там были и Предсовмина Павлов, и вице-президент Янаев, и Лукьянов - председатель Верховного Совета СССР.

- Но теоретически вы могли бы 'отодвинуть' их в сторону и взять на себя главную ответственность?

- Мог, но тогда бы я должен был стать диктатором, а диктатором я стать не хотел! Нет, роль Пиночета я не сыграл бы в любом случае...

- А сейчас, если бы была возможность вернуться в прошлое, вы бы сделали это?
- Сейчас, когда я уже вижу все последствия, - это другой вопрос. Но, к сожалению, в большой политике и в истории невозможны подходы с позиции 'если бы да кабы'... Вот, например, если бы Горбачев...

'Андропов прямо мне говорил: 'Яковлев - антисоветчик'

- А что - 'если бы Горбачев'?

- А вот представьте себе. 4 августа 1991 года. Горбачев, уезжая отдыхать в Крым, говорит: 'Готовьте документы по введению чрезвычайного положения. Будем вводить, потому что так дальше нельзя!' - 'Хорошо!' - ответил я и взялся за дело. Кстати, где-то накануне я неожиданно услышал от него еще и такие слова: 'Да-а-а. Советская власть - все для меня! Партия для меня - все! Да я от поста президента откажусь в любое время, потому что самое главное для меня - это партия... Я же коммунист!'

Помню, услышав это, я подумал: 'Боже, а у меня еще были сомнения в этом человеке!..' Между тем Горбачев - это такой артист, что может сыграть все что захочет, и вы поверите! Вот и я тогда на это купился, решив, что Горбачев все-таки хороший, что он все-таки правильный, честный человек...

Но вот недавно он побывал в Турции, выступал там в Американском университете и говорил, что с юных лет мечтал покончить с коммунизмом. То есть прямо заявил: 'Целью моей жизни было уничтожить коммунизм. И я этого добился'. Вот вам два Горбачевых. Который из них настоящий?

- А КГБ разве не следил за Горбачевым, не собирал на него досье?

- Наши органы были законопослушными и ни в коей мере не следили за теми, кто был защищен законом.

- А вот Владимир Семичастный (один из предшественников Крючкова на посту председателя КГБ) рассказывал мне, что ему докладывали о том, что делают Брежнев и все секретари ЦК. Говорил, что офицеры КГБ были прикреплены к ним для охраны и держали его в курсе дела: кто, что, где, когда и с кем...

- У меня с Горбачевым было несколько иначе. Я стал председателем КГБ в 1988 году. Стал, так сказать, на волне моего глубокого личного уважения к Горбачеву. До этого я его лично мало знал. Потом начал присматриваться и, скажу откровенно, у меня стало складываться ощущение, что что-то не так он делает. Я стал с ним объясняться. А он ввел меня в Политбюро. Я даже поразился этому. Потому что больше всех спорил с ним, наверное, я...

- А что, собственно, он делал не так?

- Первое, что основательно меня насторожило, это то, что он ездил на встречи с президентом Соединенных Штатов Америки и, в отличие от предыдущей советской практики, не давал об этих встречах никаких отчетов. То есть раньше, скажем, Брежнев представлял полную запись беседы и можно было узнать, о чем шла речь. Горбачев ничего этого не делал. И я засомневался: что-то здесь не так. А тут еще по линии разведки мне стали поступать материалы из-за границы... Я не мог поверить своим глазам, предполагая, что или в них написано неправильно, или наш президент гребет не в нашу сторону. А что еще мне оставалось делать? Все-таки Генеральный секретарь, Президент СССР...

Потом я стал получать материалы на Яковлева Александра Николаевича о том, что у него очень недобрые контакты... кое с кем. Однако он был членом Политбюро, и мы не имели права перепроверять эту буквально ошеломляющую информацию. Тогда я пошел к Горбачеву. Объяснился с ним по этому поводу. 'Да-а-а... - протянул Горбачев, - что же делать? Неужели это опять Колумбийский университет? Да-а-а... Нехорошо это. Нехорошо'.

Ситуация осложнялась тем, что неожиданно и очень серьезно начали подтверждаться старые связи Яковлева. Еще в 1960 году он стажировался в США в Колумбийском университете и был замечен в установлении отношений с американскими спецслужбами. Однако тогда ему удалось представить дело так, будто он пошел на это в стремлении использовать подвернувшуюся возможность достать важные для СССР материалы из закрытой библиотеки. Как бы там ни было, но Юрий Владимирович Андропов в свое время прямо говорил мне: 'Яковлев - антисоветчик!'

...И вот теперь я наблюдал, как Горбачев, находясь в полном смятении, никак не может прийти в себя, словно за сообщением о Яковлеве для него скрывалось нечто большее. Тогда я сказал: 'Происходящее с Яковлевым никуда не годится. Надо думать, как быть'.

- И что в итоге придумали?

- Дело в том, что Горбачев, как всегда, стал не искать решения возникшей проблемы, а стал думать, как уйти от нее. Как-то раз он сказал мне буквально следующее: 'Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал. Сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он ее активизировал'. Правда, тут же, видимо, осознав всю нелепость таких рассуждений, он надолго замолчал, а потом вдруг предложил: 'Знаешь что? А ты сам поговори с ним! Что он тебе скажет?' Я спросил: 'О чем поговорить?' 'Скажи ему, что есть вот такие материалы', - предложил Горбачев.

Я ответил: 'Такого еще никогда не было... Я приду и выложу ему всю оперативную информацию, чем выдам наших разведчиков. Как же так можно?!' 'А ты как-то так... попробуй', - снова предложил Горбачев.

- Как же вы поступили?

- А что мне было делать? Все-таки указание генсека, я обязан его выполнять. Нашел подходящий момент. ...Остались мы с Яковлевым с глазу на глаз. Излагая в общих чертах суть дела, я не отрываясь следил за его реакцией. Он был явно растерян и ничего не мог выдавить в ответ, только тяжело вздыхал. Для него весь этот разговор явился полной неожиданностью. Так мы и сидели, не проронив ни слова по существу, пока не появился Валерий Болдин (помощник Горбачева, впоследствии вошедший в состав ГКЧП. - ГАЗЕТА), хозяин кабинета, в котором состоялась эта встреча.

- Вы сообщили о ее итогах Горбачеву?

- Горбачеву я доложил: 'Яковлев промолчал...' Горбачев толком ничего не ответил, и я понял, что он уже имел беседу с Яковлевым.

Потом прошло какое-то время, и как-то раз между делами Горбачев словно невзначай обронил: 'Ну что? Яковлев не возвращался к тому разговору?' - 'Нет, - говорю, - не возвращался, но сам я хочу вернуться... Пусть все-таки скажет: да или нет' - 'Да стоит ли?' - засомневался Горбачев. 'Это очень серьезно. Поэтому стоит', - сказал я и вскоре снова нашел возможность встретиться с Яковлевым. Я поинтересовался: не говорил ли он с кем-либо, в частности с Горбачевым, о нашей неприятной беседе? 'Вопрос серьезный, - подчеркнул я, - мало ли что может быть'. В ответ услышал лишь еле слышное, неуверенное: 'Нет'. Потом: 'Ах-ах... Да мало ли что говорят', - и больше он ничего мне не сказал.

Мне все стало ясно.

- Вы докладывали Горбачеву и об этом разговоре?

- Докладывал. Но он промолчал, как будто не услышал моих слов. Видимо, они с Яковлевым в конце концов сошлись и нашли общий язык. Согласия на проверку разведданных по Яковлеву Горбачев так и не дал. На том все и кончилось: все словно воды в рот набрали...