Они сидели в одном кабинете. В Дрездене. Владимир Путин и (назовем его так) Владимир Артамонов. Они были не только коллегами, но и друзьями. Сегодня один из них - президент России, а второй живет в одной из европейских стран, по-прежнему, по профессиональной привычке стесняясь быть узнанным. Владимир Артамонов (в прошлом номере мы опубликовали интервью с ним) написал воспоминания о своей совместной работе с Владимиром Путиным . Они еще не изданы, но "Известиям" удалось "проникнуть" в эти воспоминания первыми. Вот они...

...Почти вся разведгруппа отъехала в Лейпциг на весеннюю ярмарку. На месте остались я и Борис. Мы сидим в одной комнате и пишем. Наша работа процентов на семьдесят состоит из писанины, и бывает она порой невыносимо нудной. В комнате шефа раздается звонок аппарата "ВЧ". Борис бросается к телефону с гербом на наборном диске. Через пару минут он влетает с сияющим лицом и молча лезет в шкафчик, где лежит всякая несекретная канцелярщина. Рывком вытащив бутылку шампанского - заготовленное поощрение для какого-то агента, Борис восклицает: "Неси фужеры, Черненко умер!"

Это был циркулярный звонок по всем разведгруппам из Берлина. Звонивший дежурный скороговоркой порекомендовал Борису "принять сообщение к сведению" и "направить агентурный аппарат на изучение реакции населения" на очередную смерть в Кремле. Мы с энтузиазмом распили бутылку, поблагодарив Константина Устиновича за то, что не уподобился он своему патрону Леониду Ильичу и не мучил нас долгим перманентным умиранием. Через час эта свежая новость стала достоянием всей планеты.

Очередная, третья подряд смерть в Кремле обязана была повлечь за собой кардинальные перемены, ибо бог любит троицу. Мы - молодое поколение "оперативных рабочих" - воспылали надеждами, что, может быть, сейчас начнутся наконец перемены. Мы, молодые разведчики - элита "вооруженного отряда партии" - прекрасно сознавали, что великая держава неудержимо марширует в сторону пропасти. Мы искренне жаждали перемен. Несомненным для нас было одно: вся наша деятельность была элементом всеобщей профанации, поразившей страну сверху донизу и снизу доверху.

* * *

Форпост противостояния двух мировых систем - Германская Демократическая Республика с самого начала существования превратилась в арену подковерного противостояния спецслужб. Наши советские "органы" имели в ГДР мощное по числу сотрудников представительство, которое так и называлось: "представительство КГБ при Министерстве госбезопасности ГДР". Разместилось представительство в бывшем военном училище в берлинском окраинном районе Карлсхорст неподалеку от Музея капитуляции фашистской Германии. Помимо центрального аппарата представительства в Берлине в каждом окружном центре располагались немногочисленные - от трех до семи сотрудников - разведгруппы. Сотрудники разведгрупп КГБ имели удостоверения сотрудников МфС - Министерства госбезопасности ГДР (именуемого чаще всего "штази" от Staatssicherheit - госбезопасность). "Штази" назывались также и сотрудники госбезопасности. Сами же немецкие коллеги с гордостью называли себя чекистами. Наши немецкие коллеги были для нас "немецкие друзья", а мы в свою очередь были "советскими друзьями".

Наша дрезденская разведгруппа была не самая большая, но вполне солидная - 6 человек вместе с шефом. Шефы разведгрупп, или "старшие офицеры связи", - всегда заслуженные полковники или порой даже генералы - формально считались чем-то вроде полномочных послов представительства при мощных окружных управлениях МфС. Наши шефы сами никакой разведывательной работы, как правило, не вели. Они этой работой руководили и несли тяжкий крест полномочных представителей "советских друзей": ходили на все протокольные мероприятия окружного масштаба, участвовали в торжествах, стойко переносили скуку многочасовых сидений в президиумах и непременные выпивки после таких посиделок. Но оперсостав разведгрупп - в основном здоровые мужчины в расцвете лет - эти нагрузки переносил достойно. Мне известен лишь один случай впадения в белую горячку одного сотрудника в Берлине. До свинского состояния напиваться случалось, но и это были редкие исключения.

Разведгруппы работали и оправдывали свое существование не столько работой против "главного противника" - НАТО, сколько по становящемуся все более независимым союзнику - хонеккеровской ГДР. Сбор информации о СЕПГ, о настроениях населения ГДР был одновременно и главным делом, и побочным пустяком. Нужной информацией охотно делились старшие сотрудники МфС, преданные по старой памяти "советским друзьям" и не разделявшие тенденций в Политбюро СЕПГ, олицетворяемые "серым кардиналом" при Хонеккере Гюнтером Миттагом, который, казалось, питал к СССР одни лишь недобрые чувства. Да и в аппарате СЕПГ легко находились информаторы, не желавшие отделения курса СЕПГ от курса КПСС.

* * *

Наш шеф с редким именем Лазарь Лазаревич представлял собой определенное исключение из правил. Большинство "старших офицеров связи" были заслуженные ветераны разведки с территории ГДР, имевшие за плечами уже по две-три многолетние командировки. Наш Лазарь Лазаревич последние лет пятнадцать трудился в парткоме КГБ в Москве. Но когда-то перед этим он провел одну командировку в ГДР и знал более или менее сносно немецкий язык. Это был трудяга, не умеющий не работать.

Он прибыл в Дрезден осенью 1982 года. Его большая заслуга в том, что психологический климат в нашей группе был самый здоровый среди всех прочих разведгрупп. Он был всегда спокоен, уравновешен и нетороплив. Всю его внешность, характер и саму суть точнее всего можно передать словом "скромность".

Я не знаю, что именно делал Лазарь Лазаревич в Москве, но был он допущен в самые верха и часто общался с самим Андроповым, с которым состоял в одной первичной партийной организации. От такого партийца можно было бы ждать многого. Но Лазарь Лазаревич довольно быстро вошел в работу группы и порадовал нас тем, что ожидавшаяся от него демагогия оказалась ему вовсе не присуща. Уже через месяц мы с Борисом констатировали, что с шефом нам несказанно повезло. Он умел как давать советы, так и слушать чужие мнения. Он решительно засел за язык и довольно быстро восстановил способность свободно общаться с немцами.

Шеф был не только скромен и незлобен. Был он и умен от природы. Поэтому и неудивительно, что довольно быстро он завоевал непререкаемый авторитет у немцев, как у "друзей", так и у окружных руководителей, в том числе и в окружном комитете СЕПГ.


* * *

Заграничные командировки имеют свои временные границы. В разведгруппах постоянно одни уезжают, другие приезжают. Подошел конец командировки и у ленинградца Бориса. На его место должен был заступить кто-нибудь из свежеиспеченных выпускников Краснознаменного института, готовящего кадры для разведки КГБ. Борис, будучи в Берлине, как-то узнал, какое прибывает пополнение. Вернувшись в Дрезден, он сразу стал горячо уговаривать шефа, что надо бы "подсуетиться" и выбрать из всей группы новичков его давнего знакомого по работе в контрразведке в Ленинграде, классного парня, за которого Борис ручается и считает, что лучшего в группе новичков просто быть не может. Борис напирал очень сильно, и Лазарь Лазаревич "подсуетился". Так в нашей группе появился симпатичный спортивный блондин Володя Путин.

Передача дел от Бориса к Володе заняла несколько дней, и вскоре мы с новичком Володей остались в нашей большой комнате наедине. Наша разведгруппа размещалась в типичной для Дрездена вилле по адресу Ангеликаштрассе, 4, примерно в ста метрах от входа в окружное управление МфС на Баутцнерштрассе. Каждый сотрудник имел свою отдельную комнату на втором этаже, только мы вынуждены были сидеть вдвоем. Правда, Борис, с которым у меня не было психологической совместимости, действовал мне частенько на нервы. Я опасался, что протеже Бориса окажется таким же малоудобным для меня соседом. К счастью, опасения оказались напрасными.

Володя быстро вписался в нашу группу и серьезно взялся за совершенствование своего немецкого, привлек кого-то из своих людей в качестве репетитора и вскорости овладел языком в должной степени, обогнав своих однокашников. Недолгим было и вхождение Володи в работу, и уже через пару-другую недель начались для него обычные будни, словно работал он на этом месте всегда.

* * *

Что привлекает человека в службе в спецслужбе? Почти все мы, поступавшие на службу в "вооруженный отряд партии", были воспитаны этой же партией и были отравлены ее пропагандой. Будучи порядочными людьми, не имели мы понятия о таких вещах, как, например, права человека. Существовавший порядок вещей казался нам вполне нормальным. Если в нем что-то нам и не нравилось, то казалось это все мелочью. Позволю себе смелое утверждение, что среди молодых сотрудников КГБ просто порядочных в обыденном смысле людей было не меньше, чем среди противников существующего порядка, попросту именовавшихся антисоветчиками.

Однако суровая правда жизни, которая намного лучше видна из окон "органов", быстро вынуждала молодых чекистов становиться конформистами, тянущими лямку до пенсии и утешающими себя словами, что кто-то ведь должен и эту работу делать. Часть потрясенных этой правдой спивалась. Была и третья часть - карьеристы, забывшие про совесть.

Володя Путин пришел в КГБ за героической романтикой. Володе здорово повезло, что он попал именно на этот участок, где работать было относительно интересно и результаты были делом не столько слепой удачи, сколько толковой и кропотливой работы. И он работал, находя в своем труде удовлетворение и не страдая от душевных мук.

* * *

Нам повезло с шефом и с самими собой. После появления Володи в группе сложилась на зависть остальным разведгруппам здоровая бесконфликтная обстановка. К нашей группе был прикреплен немецкий водитель по имени Вернер, который возил шефа и выполнял мелкие хозяйственные поручения. Вернер был исключительно толковый и исполнительный работник, ровесник Володи. Был Вернер и мастер похохмить. Он частенько подшучивал над Володей, почувствовав в нем родственную душу. Но и Володя не давал Вернеру спуску.

У них действительно было много общего: примерно ровесники, одного роста, оба блондины и оба замечательно водили машину. Ну Вернер - понятно, он профессионал. Володя же был опытный любитель, получивший опыт вождения еще до Краснознаменного института. Володя не зря был дважды мастером спорта - по самбо и по дзюдо. У него были неординарные реакция и координация. И полихачить был Володя непрочь. Вернер тоже мог вытворять на своей "Ладе" цирковые трюки, но он допускал их лишь изредка. Володю Вернер иначе, как Raser (лихач), не называл.

Длительные загранкомандировки оставляют глубокий след в судьбе каждого, кто в такой командировке побывал. Каждодневное общение с немцами сказывалось и на наших людях. Даже в пролетарском государстве ГДР очень здорово ощущались культурные буржуазные традиции. Немецкое трудолюбие, немецкая организованность и порядок давно стали притчей во языцех, но и эти знаменитые качества немцев неизменно поражали новичков в ГДР при непосредственном соприкосновении с живыми немцами. Все мы в конце концов, каждый по-своему, влюблялись в Германию. В своей искренней любви к немцам и к Германии Володя мне совершенно не уступал. И это нас как-то сближало.

Немцы при встрече непременно спрашивают друг друга, как дела в семье, как дети, как жена. Это обычный ритуал, такой же, как приветствие "добрый день". Я этот ритуал так и не усвоил. В отличие от меня, мой "сокамерник" Володя ввел эту формулу и в русскую речь. Он стал дополнять обычное приветствие этими вежливыми словами и уже этим с ходу завоевывал расположение.

* * *

Иногда выпадали у нас благостные дни, когда, проведя все встречи до обеда и отписавшись после обеда, можно было не спеша позаниматься наведением порядка в бумагах. И вот тут-то я пришел к выводу, что тот факт, что я сижу с симпатичным парнем Володей, от которого никакого заушного коварства ждать не приходится, обернулся не минусом, а плюсом. Сидящие поодиночке в своих кельях Сергей и Николай нет-нет, да и заскочат к нам потрепаться. Иногда заглянет и наш демократичный шеф. Стала наша комната своеобразным клубом, и на 80 процентов принадлежит этот клуб исключительно нам с Володей.

Есть о чем поговорить. Началась перестройка, и мы лихорадочно читаем всю публицистику подряд и каждую неделю прочитываем западные журналы "Шпигель", "Штерн" и "Квик". При обсуждении острых публицистических статей у меня с Володей обнаружилось совпадение точек зрения почти во всем...

Нашу многотрудную жизнь в Дрездене сильно скрашивала оборудованная "друзьями" в начале 1985 года в подвале нашей виллы сауна. Каждый пятничный вечер мы говели в подвале, охлаждали душу пивом, уже вовсю начхав на антиалкогольную кампанию, и смотрели новости по первому каналу советского телевидения. Мы как раз сидели в сауне, когда безрезультатно закончилась встреча Горбачева с Рейганом в Рейкьявике. И именно в сауне застиг нас драматический финал повторного матча Карпов-Каспаров, когда Карпов пошел ва-банк g2 g4 в сицилианской защите, а Каспаров сумел каким-то колдовством обезопасить свою позицию невероятно сильным и непонятным поначалу ходом ладьей на f7.

Мы почти все болели за Карпова. Каспаров казался нам чрезвычайно дерзким выскочкой. К моему удивлению, Володя проявил симпатию к Каспарову. Как бы мы ни относились к несносному Каспарову, как его изображала вся пресса, факт был налицо - он победил и порадовал Володю спортивным достижением. Серьезный cпортсмен Володя проявил спортивную солидарность, не побоявшись выказать ее в нашем прокарповском обществе. К тому времени Володя уже сам завоевал у нас весомый авторитет, поэтому обструкцию ему никто не устроил. Да мы и сами особого преклонения перед анемичным и каким-то "слишком правильным" Карповым не испытывали. Проигрыш его в конце концов был воспринят как справедливый итог.

* * *

Как-то малоприятным осенним вечером, когда на улице сыпал противный холодный дождь, между нами завязалась беседа об основах бытия. Говорили мы о юридической науке. Володя был все-таки дипломированный юрист из солидного Ленинградского университета. А я же - простой оперативный рабочий - прослушал лет десять назад всего лишь беглый курс введения в право, что-то около десятка лекций или того меньше. Я с некоторым превосходством относился к наукам гуманитарным. Тем большим было мое удивление, когда я увидел, что право - наука весьма строгая и логичная. Я прослушал те несколько лекций с восторгом. Когда я узнал, что Володя закончил юрфак не в Высшей школе КГБ, а в ЛГУ, я априорно проникся к нему уважением. И был этот аванс вполне заслужен.

Мы констатировали, что наша юстиция очень далека от права. Я это скорее ощущал, чем знал, а Володя мог сыпать примерами нарушения главных принципов права в нашей стране без остановки. С отчетливо видной болью, горячо и страстно, что для сдержанного Володи в общем-то совсем не характерно, рассказал он о посещении следственной тюрьмы в Ленинграде - знаменитых "Крестов". Там, где царский режим предполагал содержать подследственных поодиночке, в "либеральные" брежневские времена теснились не менее десятка заключенных по подозрению, то есть еще не признанных преступниками, людей. В жуткой тесноте, испытывая тяжелейшие муки, месяцами и даже годами сидели бедолаги, совершившие зачастую малозначительные прегрешения. Вот эта несуразность больше всего возмущала Володю. Я вспомнил об этом разговоре много лет спустя, когда Путин в качестве только что назначенного премьера посетил именно "Кресты". Кто-то увидел в этом блажь, мне же этот поступок был абсолютно понятен.

Здорово возмущало моего собеседника введение время от времени некоторых статей Уголовного или Гражданского кодекса задним числом. Вопиющим примером "обратной силы" советского закона было дело каких-то валютчиков, которые во времена Хрущева были осуждены по максимуму, получив то ли по восемь, то ли по десять лет "строгача". Добродушный Никита Сергеевич, узнав о том, что валютчики не расстреляны, потому что их преступление по действовавшему Уголовному кодексу могло быть наказано только отсидкой, рассвирепел и велел переписать закон, а валютчиков расстрелять. Так и случилось. Вспоминая эту историю, Володя разволновался: "Ведь эти валютчики пошли на преступление, зная, что в худшем случае они отсидят по десять лет, и это они принимали в расчет. Если бы они знали, что получат "вышку", они бы, возможно, на дело и не пошли. Государство их просто обмануло".

Мне, признаюсь, этих валютчиков особенно жалко не было. Поэтому меня несколько удивила горячая реакция Володи на это валютное дело. Я не подал виду, что особенно не понимаю его пыла, а сам задумался. Постепенно я проникся трагическим значением истории с валютчиками, и до меня как-то внезапно ясно дошло, что "обратная сила закона" - все равно что бандитский кастет в руках у власть имущего самодура. Я полностью согласился с Володей. Мне вскоре стало ясно, что Володя - юрист до мозга костей, не приемлющий нарушений принципов права.

* * *

Как бы Володя ни жалел тех валютчиков и остальных жертв советского кастетного правосудия, жить ему хотелось в свое удовольствие, не забивая голову заботами об исправлении положения дел. Где-то активничали борцы за права человека, диссиденты и антисоветчики. Володя к их активности относился спокойно и где-то сочувственно: порядочные люди, жалко их, все ведь впустую... Вместо того, чтобы тратить жизнь на бесперспективную борьбу с ветряными мельницами, лучше распорядиться своей жизнью от души: на мир посмотреть, повеселиться и порадоваться естественным удовольствиям, ну хотя бы попить пивка! Володя часто повторял мне или Сергею фразу: "Когда социализм был еще недостаточно развит, в магазинах можно было купить колбасу".

* * *

Наши боевые подруги стойко переносили тяготы специфического бытия разведгруппы. Нередко они устраивали посиделки между собой, обмениваясь опытом рукоделия или кулинарии. На заседаниях своего "кулинарного техникума" они не только пекли, жарили и парили, но и занимались чисто женским делом - обсуждали достижения своих мужей по службе. И вот как-то женщины посетовали, что служба их мужей в Дрездене несет печать бесперспективности. У периферийных разведчиков уже нет шансов сделать карьеру и дослужиться до генеральских должностей.

Любопытно отреагировала на эту грустную констатацию Людмила Путина. С подкупающей искренностью она призналась в своей вере, что Володю непременно ждет карьерный рост: Володя ведь и трудолюбив, и работа у него хорошо идет, и молод он еще. Людмила правильно охарактеризовала своего мужа, но Володя совершенно не "рвался" к карьере и не "суетился" перед начальством. Для подлинного карьерного роста ему надо было уйти из КГБ.

* * *

Мы с Володей вполне откровенно говорили друг другу напрямую что думаем. Володя явно не впустую посещал занятия на юрфаке. Легко оперируя юридическими категориями, он с удовольствием использует их в спорах.

- А знаешь ли ты, что подлинное право возможно и жизнеспособно лишь при примате частной собственности?

- Как это!?

- Очень просто. Частная собственность является естественным элементом сути человеческой личности. Каждый ведь из нас стремится иметь в собственности самые ценные для себя вещи. Самые праведные коммунисты никогда не забывали и не забывают свои личные потребности, и они бывают у них очень даже не слабые. И частные фирмы работают всегда лучше государственных. Если пытаться создать право без учета этого естественного человеческого свойства - быть собственником, толку не будет, и мы это видим воочию.

Во мне все возмущается, но я не нахожу аргументов, чтобы возразить. А Володя продолжает: "А понимаешь ли ты, какую огромную роль в обществе играет право наследования?" Я признаюсь, что понимаю это право как буржуазный предрассудок. Если кто-то родился в семье богача, то почему он должен иметь преимущества перед кем-то, кто родился в семье бедняков? Володя мне в ответ: "Вот-вот. Так вот и возникают Иваны, не помнящие родства. Если я знаю, что результаты моего труда не достанутся моим потомкам, как же я могу стараться реализовать свой потенциал? Я и буду тянуть лямку для видимости да пьянствовать, что мы и видим вокруг. Только то общество, где закон гарантирует передачу плодов труда потомкам, может обеспечить человеческую гармонию. Ведь это же закон природы - работать во имя своих потомков, а не во имя абстрактного общества. Когда все стараются для своих потомков, то и общество в целом процветает".

* * *

Вскоре после появления в группе Володя стал явным фаворитом в глазах нашего шефа. И было это справедливо. Он старательно работал, был он толков и умел, и плоды его трудов медленно и верно созревали. Для служебного роста в рядах "вооруженного отряда партии" каждому было бы крайне полезно иметь отметку в личном деле о пребывании на выборных партийных должностях. И шеф избрал среди нас именно Володю на получение этого полезного козыря. С подачи шефа мы и избрали Володю секретарем своей первичной партийной организации. Собственно, он был единственным и достойным, и подходящим кандидатом.

* * *

В мае 1987 года понадобилось мне провести одну шпионскую операцию на территории Чехии. Отрываться далеко от присмотра начальства в одиночку советскому разведчику не положено. Вот шеф и придал мне в усиление Володю, чем слегка была нарушена конспирация, но соблюдена инструкция. Нашей целью был знаменитый курорт Карловы Вары, где мы должны были остановиться как гости советского консула.

Володя, как и я, остался в восторге от Карловых Вар. Мы не имели языковой проблемы: местное население неплохо знало немецкий язык. Старшие карловарцы вообще свободно говорили по-немецки. Вечером первого же дня мы обнаружили большое оживление в грандиозном Народном доме. Там громко играл духовой оркестр, и все было проникнуто ощущением праздника. Мы решили прорваться внутрь. Точнее, это Володя загорелся этой несбыточной, на мой взгляд, идеей. К моему изумлению, Володя очень быстро договорился с ужасно строгим усатым швейцаром.

В этой поездке Володя дал мне хороший совет, как уменьшить степень ослепления встречными машинами при езде ночью. "Смотри в таких ситуациях, не поворачивая головы, на край правой обочины. Контролируй обочину и держись к ней поближе. Что будет происходить впереди, ты все равно будешь видеть периферийным зрением. А отвернув взгляд на обочину, ты сохранишь глаза от ослепления и не улетишь с дороги, поскольку сконцентрируешься на обочине и не потеряешь ее из виду". С тех пор я всегда следую этому совету и всегда вспоминаю при этом Володю с благодарностью - совет этот оказался очень толковым. Попробуйте, кто этого еще не знает. Я бы назвал этот прием "путинским", если у него еще нет названия.