На следующей неделе в книжные магазины Москвы должна поступить переведенная с немецкого книга Ирен Питч "Пикантная дружба" издательства "Захаров". Автор книги рассказывает о своей дружбе с тремя русскими женщинами. Книга, скорее всего, не была бы написана и уж совсем точно не была бы издана в России, если бы одной из трех подруг г-жи Питч не оказалась Людмила Путина. На днях издатель Игорь Захаров решил поделиться c "Вестями.Ru" своими соображениями по этому поводу.
оскольку я популяризатор во всех своих ипостасях - и в прежних журналистских, и в нынешних издательских, - то когда я вижу что-то интересное, реакция у меня всегда одинаковая. Мне хочется, чтобы и другие сказали: вот, смотри, старик, интересная штука.

Весной мне сказали, что можно купить права на книжку, где живой человек изнутри. Это то, что меня всегда прельщает, - будь то Ландау, Наполеон, Маша Арбатова или Людмила Путина. Кто они по должности - вторично. Книга может нравиться - не нравиться, но отказаться издать ее было бы непрофессионально. Особенно в нашей стране, где нет биографий, нет non-fiction. У нас романы, а мне нравится биографически-мемуарный жанр, потому что в лучших своих образцах это должно быть так же интересно. Но еще и правда, ну, может быть, вязкая правда. Я не беру на себя функции верховного судьи - это не моя забота.


Кроме того, я предприниматель и конечно надеюсь, что эта книга будет продаваться.

Тут есть много приходящих, субъективных обстоятельств, которые сбивают даже меня с толку. Потому что в последние десять лет, уйдя из "Независимой газеты", я не лез в текущую живую политику: вы там, ребята, сами, а я в крайнем случае в телевизоре увижу или в газете лучше прочитаю, если уж это будет совсем интересно. Дело в том, что в политике уровень правды гораздо меньше, там сплошные мифы, о которых я совершенно не имею никакого представления, в отличие от времен советской власти, когда можно было высчитать, пусть совершенно ошибочно, но - все же - там была какая-то своя логика. Сейчас же я ничего не понимаю, но вляпался.

И я поймал себя на том, что, с одной стороны, не хочется становиться если не мишенью, то по крайней мере орудием. Но с другой - я устал, и мне надоело бояться президента своей страны. А я его боюсь, потому что я его не понимаю. Я гораздо больше и лучше понимал Ельцина, Брежнева или даже Сталина, если хотите, чем президента Путина. А когда я чего-то не понимаю, то дискомфортно себя чувствую.

Плюс я воспитан так, что власти еще надо и бояться или, по крайней мере, находиться с ней в каком-то антагонизме. Ее нужно либо обмануть, либо убежать от нее, либо перехитрить и так далее. Короче, эта несанкционированная Кремлем, то есть самовольная книга - еще и моя проверка Кремля: если он начнет на меня "наезжать" - значит я его правильно боюсь, и надо отсюда сваливать, а если не тронет - то я буду его не бояться, а уважать.

Хотя какие могут быть основания для беспокойства? Ведь в книге нет практически ничего плохого или обидного, там просто показаны живые люди, такие как они есть в повседневной жизни. А без недостатков и неприятных черт людей не бывает. На Западе политики платят деньги за такой пиар: таким образом они становятся более доступными, понятными и родными тем людям, которые их избрали. А это очень важно для них, политиков.

Но кое-какие основания для беспокойства все-таки существуют. И связаны они вот с чем. В июне, подписав договор на приобретение русских прав, я отправился к главному редактору "Огонька" Чернову, которому я часто и регулярно со своего барского издательского стола сбрасываю кое-что для предпубликаций.

Так вот: "Имеется интересный текст, и я, конечно, предлагаю вам в первую очередь". - "Ой, старик, это ужасно интересно, но ведь ты понимаешь, давай книжку". Я не успел доехать от Савеловского до Никитских ворот на общественном транспорте, а здесь уже ждал курьер, примчавшийся на машине. Стало быть, кто-то успел кому-то позвонить и говорит: книгу давай быстро! Хотя автор посылал книгу в несколько мест. Один экземпляр г-жа Нарусова лично отдала в руки г-же Путиной. Во всяком случае, она (Нарусова) сама так говорит. Ну вот, я отдаю книжку, ее читают там неделю. И мне говорят: старик, срочно отдавай в перевод, мы платим по высшему разряду, ты не будешь в обиде на нас.

Это июнь. Я оперативно заказываю перевод, переплачиваю за скорость, нанимаю бригаду в Питере из трех замечательных немецких переводчиков, прославившихся переводами Гессе. К 1 августа я получаю перевод, редактирую и в конце августа получаю верстку. Один экземпляр я читаю сам, а второй отправляю в "Огонек", чтобы они выбрали для себя наиболее пикантные, интересные для них места.

Но они говорят: "Нет, мы не будем печатать, ты не обижайся, но печатать мы не будем". Я говорю: "Что вдруг изменилось-то?" - "Ну, нам сказали, вам печатать не надо". Я говорю: "А раньше-то? Это что за базар, я угробил массу денег, я, может быть, и не стал бы вообще с этим связываться. Кроме того, не скрою, вы - "Огонек" как прокремлевское издание, такова ваша репутация, для меня послужили бы крышей, потому что вы напечатали бы куски раньше, и - я не держу никаких тайн - я допускал тот вариант, что Кремлю (ведь не обязательно главному герою или героине, но кому-то там) захочется, чтобы книга не вышла. И я просил Чернова еще в июне передать - если они захотят остановить, то меня, конечно же, как предпринимателя, живущего в российских условиях, можно купить и не очень даже дорого. Я не воспринимаю эту книгу как то слово, ради которого я должен "погибнуть на баррикадах".

Короче, "Огонек" отвалился, и я с ними рассорился. Я сказал, что я с такими дела не имею и так далее. Пока я чесал в затылке, что делать дальше - страшнее ведь стало, - тут Раф Шакиров начал выпускать газету "Газета".

Я посылаю ему экземпляр. Раф прочитывает сам за уик-энд. В понедельник: "Все, берем. Так, фотографии есть? Что еще есть?". Я говорю: "Есть письма президента с благодарностью за поздравления по поводу избрания. А потом она готова дать эксклюзивное интервью, включая, быть может, те пассажи, которые она не сочла возможным напечатать в книге.". - "Ну хорошо, мы готовим серию публикаций, сколько у нас есть времени?" - "У нас есть месяц, потому что книга печатается месяц".

Проходит недели две, я исправно покупаю газету, а там ничего нет. Я спрашиваю по телефону: "А почему?" Мне отвечают: "Знаешь, старик, мы печатать не будем, ты не обижайся на нас". Я говорю: "Понял, еще один. А можно чуть конкретнее, потому что если вам рекомендовали не печатать, то как минимум я должен это знать, - и надо больше соломки подстелить. Если же это какая-то прихоть, то я не понимаю, чья прихоть, потому что ты главный редактор".

Короче, я на него тоже в обиде и тоже перестал с ним общаться.
Ну, раз так, раз приличные люди не хотят… "Московский комсомолец" уже несколько раз печатал, когда еще вышел немецкий текст, какое-то интервью брали. А ко мне регулярно ходит книжный обозреватель "Бульвара МК". Я передал с ним экземпляр заместителю главного редактора Поэгли, а тот получил текст и тут же улетел в Канаду на следующий день.

Директор мой собственный начинает: а надо ли? а может, не надо? Но ведь есть известный профессиональный вызов и человеческий тоже: мы что, в конце концов, и к тому же сейчас другие времена. Я продолжаю думать, что мы сейчас живем в более чем "вегетарианские времена", если вспомнить слова Анны Андреевны Ахматовой. И очень стыдно бояться неизвестно чего. А чего же они никто не хотят-то? Это же интересно. Но пропади пропадом, у человека есть собственная гордость, и я перед ними унижаться не буду: "Дяденька, напечатай". Я гордыню имею. Поэтому под СМИ я черту подвел, выражаясь на партийном советском языке, - нет и нет. И переключился на товароведов в магазине.

Последняя информация: магазин "Библио-Глобус" заказал от первого тиража пять тысяч экземпляров - это то ли половина, то ли треть от моего первого пробного тиража. Пять тысяч экземпляров - это тираж хорошего романа, который продается в течение года.

И прочие оптовики: "Где, когда?"

Я меньше всего ожидаю, что все будут говорить: вот, наконец, я узнал всю правду, вот как она правильно написала. Или наоборот. Это не важно, но это стоит того, чтобы почитать. Иногда, думаю я, послушать женщин, разговаривающих между собой о своем, очень интересно. Понятно, что эту книжку не издали бы, если бы речь шла о никому не известных подругах. Но тут даже обсуждать нечего.

Я не могу поручиться, что все в книге соответствует действительности, но я не издаю академически выверенную книгу, с комментариями и исправлениями. Я однажды стал читать "Былое и думы" в академическом издании, где половину текста занимают примечания, там к каждой странице было по пять, по семь примечаний, половина из которых начиналась фразой "это неверно, это было не там, это было не тогда". Я так возмутился и обиделся за Герцена! Когда я вам рассказываю какую-то историю, я думаю, что важнее, чтобы она была интересной. А то будет, как если вы описываете свои вчерашние похождения, а кто-то третий, который там присутствовал, все время говорит: "Да нет, дверь была слева, а не справа".

Конечно, Ирен Питч написала свою книгу, когда Путин стал президентом, - это очевидно. При этом я думаю, что это явно не заказная вещь, очевидно, не для того чтобы сделать приятное. Вплоть до того, что автор обижается, что всякие контакты с ее бывшей близкой подругой прекращены.

На самом деле это действительно первая книга в моей новой серии, так вульгарно называемой "Они о нас". Потому что это, собственно, традиция всемирная, когда иностранцы приезжают и пишут, но для России это особенно пикантно. Еще Пушкин говорил, прочитав какое-то другое мнение иностранцев, что я, мол, и сам не большой любитель русских нравов, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это мнение. Да, понятно. В конце концов, я и про собственную жену могу сказать нелицеприятно, но если кто-то другой будет говорить то же самое, то я обижусь. Это все человеческие вещи, но в этом и прелесть.

Ну хорошо, немецкая женщина Ирен Питч что-то там такое сказала, но это же не первая полоса "Правды".

На самом деле я лучше стал понимать президента и его жену и даже стал испытывать к ним большую симпатию, потому что когда ничего не знаешь или ничему не веришь, то мифологизируешь и монстроизируешь в гораздо большей степени. А так говоришь: "Да нет, нормальный парень или нормальная тетка".

Но страшно. Я не хочу, но пусть. Это как идти зуб рвать, надо пойти скорее его рвать. А еще это, конечно, задор, потому что ведь предполагалось, что права на книгу будут продаваться на аукционе… А потом издательства стали отпадать, мы были четвертыми или пятыми, кому предложили купить права. Это было как вызов. Уже нельзя было не купить, не издать и продолжать жить, как прежде, будто ничего не случилось. Так что это проверка не только Кремлю, но и мне тоже. Это как Ефимов предлагал мне издать его переписку с Довлатовым: "Если не вы, то кто же?".