Альфред Кох после пятилетнего перерыва вновь обрел статус государственного деятеля: Законодательное собрание Ленинградской области назначило его членом Совета Федерации. Сенатором стал человек, дававший интервью о бесперспективности «обанкротившейся» России, которую ждет развал, которую ничего не спасет и которую ему ничуть не жаль. Человек, чье уголовное дело было прекращено по амнистии. Человек, чье избрание питерские политики и журналисты расценили то ли как кремлевскую плату за разгром ИТВ, то ли как бартер с Чубайсом — с целью погашения долгов Ленобласти за электроэнергию. Десять лет назад молодой питерский чиновник забыл портфель в помещении комиссии городского Совета по экономической реформе. Через полчаса он прибежал за ним и, услышав добродушную реплику депутата Сергея Рябова — мол, зря переживаешь, никуда бы твой портфель не делся, скричал: «Но этот портфель подарил мне Пиночет!». А на замечание, что гордиться тут особо нечем (тогда еще генерала у нас считали не героем борьбы с коммунизмом и не «крестным отцом» чилийских реформаторов, а палачом и убийцей, что больше соответствует действительности), прижал к себе портфель и заявил: «Ты ничего не понимаешь! САМ! ПИНОЧЕТ! ПОДАРИЛ! МНЕ!..». Звали чиновника Альфредом Кохом, и он недавно вернулся из Чили, куда ездила группа близких к Анатолию Чубайсу питерских экономистов для изучения опыта работы «чикагских мальчиков». Впоследствии часть «путешественников» займет различные высокие посты (если не изменяет память, в той группе, помимо Коха, были Михаил Маневич, Дмитрий Васильев, Михаил Дмитриев и другие), часть отойдет от политики, но все они станут страстными поклонниками «чилийского опыта». Ибо идея проведения экономических реформ под прикрытием военной диктатуры окажется весьма созвучной их собственным мыслям. Ведь именно эти «питерские мальчики» еще в марте 1990 года, рассуждая в журнале «Век XX и мир» о будущей реформе и понимая, как она будет встречена в обществе, отмечали необходимость «мер антидемократического характера» и «беспощадного подавления идеологического сопротивления». Для чего предлагалось «в самое ближайшее время идеологам реформы из состава политического руководства страны поставить под свой контроль все центральные СМИ». При этом, чтобы не пугать людей цензурой, говорилось, что «основным рычагом управления должна быть кадровая политика». Как будто написано не в марте 1990-го, а в марте 2001-го... Впрочем, любовь к демократии у Коха проявилась рано — достаточно процитировать книгу «Приватизация по-российски» (да-да, та самая! — вышла наконец в издательстве «Вагриус»! — правда, не в 1997-м, как обещали, а в 1999-м, но и на том спасибо). Мол, приходили к ним в 1987—1988 годах в клуб «Перестройка» (хоть убей, не помню в нашем клубе никакого Коха. — Б. В.) какие-то «демократы в драных джинсах и закатывали со сцены дикие истерики». А потом, когда «в году 90-м наши питерские Новодворские разошлись по демсоюзам и демроссиям», их «команда мыслящей интеллигенции» решила «реализовать себя в реальном деле». И большей частью двинула по «исполнительной линии»... Что правда, то правда — двинула. Ибо в отличие от нас, «разошедшихся по демроссиям», быстро сообразила, что «реальное дело» — не в представительной, а в исполнительной власти. И вот летом 1990 года скромный ассистент Ленинградского политехнического института Альфред Кох оказался председателем Сестрорецкого горисполкома. Один из наиболее привлекательных городов-спутников Петербурга: Финский залив, близость к городу, красивейшая местность, баснословно престижные участки под застройку. Хлебное место, одним словом. Правда, время для руководства Коху досталось не хлебное: 1990—1991 годы -карточки, очереди, дефицит. С грустью описывает Альфред Рейнгольдович, как на протяжении года занимался «городской рутиной — подготовкой к зиме, закладкой овощей, графиком поставок рабочих рук на овощебазы...». Но прошло полтора года — и все разительно переменилось. Осенью 1991 года в Петербурге был организован Комитет по управлению городским имуществом (КУГИ), председателем которого Чубайс (ставший тогда председателем Госкомимущества) назначил Сергея Беляева (впоследствии председателя ГКИ, а затем лидера фракции НДР в Думе). Заместителями Беляева стали Маневич и Кох. Вот тут-то и началось «реальное дело». Осенью 1996 года в «МН» писали про Коха, только что назначенного председателем ГКИ: «В Петербурге его помнят юношей с плохим характером, который боролся за идеи приватизации со всем пылом и безоглядностью молодости, не сомневаясь ни минуты в верности курса «по Чубайсу». Если пролистать подшивки газет, выходивших в конце 1991 года, в них наверняка обнаружится проект первой программы российской приватизации, впоследствии утвержденной президентским указом. Но с одним «мелким» отличием: первоначально указанные цели приватизации были из программы исключены. Что же это была за крамола? Оказывается, приватизаторы проговорились и случайно написали то, о чем думали. Что главная цель приватизации — вовсе не наделение российских граждан положенной каждому долей общественного богатства и не создание широкого класса собственников. Главными целями приватизации объявлялись максимально быстрое избавление государства от принадлежавшей ему собственности и поиск «эффективного собственника» для продаваемого имущества. Все это идеально гармонировало с тем, что еще в 1990 году в разговорах «среди своих» формулировал Чубайс: что будет с людьми, какие социальные последствия могут наступить — не имеет значения, на социальную сферу нам наплевать, кто выживет — тот выживет. Как вспоминает Сергей Егоров (известный питерский юрист, профессор и доктор права, в 1990—1993 годах — председатель комитета по вопросам собственности Петербургского горсовета), указанное отношение к людям было для Коха и его друзей-приватизаторов весьма характерным. И пошло оно, по мнению Егорова, именно с чилийского путешествия. Узнав, в каких условиях работали «чикагские мальчики», — за спиной Пиночет со своими штыками, делай, что хочешь, не думая о социальных последствиях, любое недовольство будет жестоко подавлено полицейским режимом, — «питерские мальчики» прониклись завистью и возжелали того же у себя дома. Вот откуда «родом» все традиционные черты российских радикал-реформаторов: презрение к «черни», не понимающей, что экономические эксперименты производятся над ней ради ее же «светлого будущего», полнейшая убежденность в том, что нет таких средств, которые бы не оправдывали цель. И самое главное: никто не должен мешать нам реализовывать наши идеи. Будучи одним из первых учеников в чубайсовской школе, Кох, естественно, старался применять полученные знания на практике. И, по мнению Сергея Егорова, изо всех сил боролся за то, чтобы не допустить никакого контроля над собой. По своей должности Кох отвечал за разработку городской программы приватизации и вынужден был отчитываться перед горсоветом, но делал это так ловко, что депутатам так и не удалось узнать, что же все-таки уже приватизировано, а что — нет. Любопытно, что будущая идея залоговых аукционов (главнейшая гордость Коха, судя по упомянутой книге) родилась, по сути, в Петербурге. Как говорит Егоров, размышляя о том, что делать, в частности, с массой «недостроя» (формально не разрешенного в те годы к приватизации), в его комитете придумали создать залоговый фонд города. В этот фонд по решению горсовета можно было передавать объекты «незавершенки», а затем под этот залог, мэрии (на условиях, утвержденных депутатами) разрешалось брать кредиты. Конечно, подразумевалось, что кредиты эти не вернут, и получалась скрытая форма продажи. Так вот, Кох отчаянно боролся за то, чтобы в этом процессе горсовет вообще не участвовал! КУГИ сам хотел решать, какие объекты передать в залог и у кого и на каких условиях взять кредиты. Когда же усилиями Егорова попытка не удалась, Кох не продал по залоговой схеме ни одного (!) объекта. Почему? «Все очень просто, — считает Сергей Егоров. — Как только эти ребята понимали, что ничего украсть не удастся — тут же теряли интерес...». Зато в 1995 году Кох развернулся во всю мощь — тогда-то ему уже никто не мешал проводить залоговые аукционы так, как он хотел... Ну а если говорить об упомянутом «плохом характере» Коха — он воистину был в городе притчей во языцех. Имея возможность не раз лично наблюдать выступления Коха с трибуны горсовета и его диалоги с депутатами в кулуарах, могу засвидетельствовать: иначе как хамской его манеру общения назвать было трудно. Поскольку именно в такой манере Кох «решал» все вопросы, вопрос об его отстранении от должности встал ребром. Первыми взбунтовались несколько председателей райсоветов во главе с председателем Московского райсовета и моим старым товарищем Виктором Новоселовым (злодейски убитым в октябре 1999 года), уставшие от «изящных» манер Коха. В результате вопрос о недоверии Коху весной 1993 года был внесен в повестку дня сессии горсовета и имел все шансы набрать большинство голосов. Стремясь спасти своего заместителя от позорной отставки, Сергей Беляев пошел на беспрецедентные шаги. На еженедельном совещании председателей райсоветов у первого зампреда горсовета Бориса Моисеева Беляев заявил, что Коху объявлен выговор, что он исправится и больше так не будет, только снимите вопрос с повестки дня. Как выяснилось, ему позвонил Чубайс. И заявил: «Если Кох твоим депутатам так не нравится — я заберу его к себе, заместителем председателя ГКИ». Но дал понять: ежели Коху перед этим выразят недоверие, чем посадят яркое пятно на его репутацию, это будет расценено как плевок в чистую чубайсовскую душу. В общем, если Беляев допустит такой позор — пусть пеняет на себя... В итоге вопрос был снят — Бе-ляеву скрепя сердце пошли навстречу. В августе 1993 года Альфред Кох был назначен зампредом ГКИ. Дальнейшая его карьера хорошо известна. Залоговые аукционы. «Связьинвест». Отставка. «Дело писателей». Заявление Чубайса о том, что «Алик Кох — честнейший человек». Создание фирмы «Монтес аури» («Золотые горы»), оказавшейся фантастически удачливой на фондовом рынке (и выплатившей, как писал Александр Минкин, сотни тысяч долларов Чубайсу и его соратникам). Уголовное дело. Амнистия. «Газпром-медиа»...