Мама Бориса Березовского до сих пор не верит, что ее сын богатый 

-- Вы хотели ребенка? Первый послевоенный год... Тяжело же, наверное, было?
-- Когда родила Борю, уже очень хотелось ребенка. И только девочку. Я плакала, когда он родился. Ты не представляешь, как я была счастлива, когда родилась внучка Лиза. Как я добивалась ее любви! А муж хотел только сына. Больше того, рабочие на заводе, где он работал, спрашивали его, думали, что уже родился. А он говорил: "У меня родится Тит". Я не понимала: "Ты хочешь его Титом назвать"? Он говорил, что нет, но почему-то он говорил "Тит". Ну вот, и родился Боря. Ты знаешь, я только сейчас узнала, один ученый доказал, что когда у ребенка вес большой, то это необычный ребенок. А Боря родился 4 кило 350 грамм. И вот интересно -- вот Боря же невысокий совсем, а муж у меня был 1,85, высокий. Мне вообще не нравились невысокие мужчины, честно говоря.
-- Борис говорит, что до 16 лет был очень привязан к семье.
-- Ко мне особенно. Мы с ним просто дружили. Все, что происходило, я знала, он только просил: ты не говори маме Андрея или маме Игоря. Это в школе. Он мне все говорил, и ребята знали, но Боря просил их мамам это не рассказывать. И когда я приходила на родительские собрания, открывали журнал, и там: не были, не были, не были... А я всегда знала -- когда не были, значит, были у нас дома. Я считала: ну что они пойдут болтаться по улицам, если уж решили не идти в школу, то пусть уж сидят дома. Вот они и отсиживались у меня дома.
-- А сын действительно хулиганил?
-- Ужасный был драчун. И все время что-то творил. Один раз его вообще хотели исключить из школы. Учительница по истории рассказывала им о Дзержинском и сказала, что, когда Дзержинский говорил, у него горели глаза. И что эти трое или четверо сделали? Они сняли портрет Дзержинского со стены, подчистили глаза и провели туда лампочки. Представляешь, в то время! И потом один там военный говорил, что за это надо посадить, родителей или их. Как-то обошлось. Это уже было в Москве, когда он учился в английской школе. В общем, он все время был на виду. И разговаривал! Ужас, все время болтал. Уже не знали, на какую парту его посадить, он все равно найдет кого-то и будет все время разговаривать. При этом, когда его спрашивали, о чем идет речь на уроке, он всегда отвечал правильно. И еще интересно, учительница математики мне говорила: "Я не могу понять, он не знает правила и решает задачки как-то по-своему, по каким-то своим правилам, а результат получается верным".
-- А с отцом как складывались отношения?
-- Отец был очень требовательным. Вот Боря приходит, бросает портфель у двери, туфли. Все разбросано. Или посмотрел телевизор и забыл выключить. Отец требовал, чтобы я делала ему замечания. А я говорила: "Абрамюша, ну он не назло, он такой, разбросанный". Я вообще-то сама такая. А муж был очень аккуратным. И смешно, знаешь, когда Лиза, Борина дочка, потом делала точно как он в детстве, Боря возмущался. Я ему говорила: "Боря, а как же ты? Ты ведь точно так же все раскидывал". Он смеялся: "Она девочка, мам, ей может не достаться такой муж, как ты". Я никогда не анализировала его отношения с отцом. Отец хотел только, чтобы он учился, чтобы обязательно защитил диссертацию. Абрам считал, что если Боря защитится, то он, по крайней мере, будет спокоен, что дети будут сыты. Вот это была его мечта.
-- Порол он его в детстве?
-- Я. Вот был такой случай. Я собиралась на собрание в школу. Класс, наверное, был восьмой или девятый. И Боря говорит: "Мам, не ходи". Я удивилась, как же это не ходи, что там -- двойка намечается? Он говорит -- да. Я говорю: "Ну ладно, ты же мне сказал, я пойду". Он опять: "Нет, не ходи". Я говорю: "Что еще?" В общем, оказалось, что там четыре или пять двоек. И он говорит: "Знаешь, мама, первые я переживал, а потом уже как-то..." Я говорю: "Боря, ну что же делать? Что делать?!" Он говорит: "Ну побей меня". Он лег. И я его так, знаешь... рукой шлепнула. В общем, и потом мы оба... Нет, не помню, не буду говорить, плакал ли он, но я плакала. Я потом подумала: ничего себе, хожу же в школу и ничего не знаю. -- Может быть, он подделывал отметки в дневнике?
-- Нет, не подделал. Просто я как-то упустила. И он написал мне потом записку, я ее долго хранила: "Мама, я закончу четверть без троек, а если это неправда, то я трепач". И подписался. И закончил без троек. И так же было, когда он мне написал, что обязательно поступит в университет. Это уже после того, как он закончил Лесотехнический институт. И поступил на математическое отделение. Потом ушел оттуда в аспирантуру. Он поступил в заочную аспирантуру в том институте, где работал. И вдруг он приходит один раз и говорит: "Мама, мне предлагают дневную аспирантуру". Отец говорит: "Боря, это подвох. Они хотят, чтобы ты забрал документы из заочной аспирантуры, а в дневную тебя провалят". Мы же везде видели подвохи. В общем, мучились-мучились, а потом он все же пошел в дневную, и его приняли. Мы потом, когда ему предложили в партию идти, тоже думали, что это подвох. А его действительно приняли в партию.
-- А подвоха вы ждали из-за того, что он еврей?
-- Знаешь, он по паспорту русский. Но по лицу, ты же понимаешь... Но к нему настолько хорошо относились в институте! Пожалуйста, и аспирантура, и партия, и поехать за рубеж -- все он мог. Кроме того, его очень любил директор института, Трапезников. Считали даже, что он какой-то его родственник, хотя ничего подобного.
-- Это Борис решил, что в паспорте будет написано "русский"?
-- Когда он получал паспорт, встал, конечно, вопрос о национальности. Он не знал, какую национальность написать. Папа, конечно, хотел, чтобы он взял национальность еврей. Я, значит, наполовину еврейка -- у меня же папа тоже еврей, но мама нет, и по паспорту я русская. Знаешь, такое время было. Конечно, надо было писаться русским. А у нас была комендант дома, и она должна была справки писать для паспортного стола. И вот она сказала: "Вы как хотите, а я напишу ему 'русский', нечего ему портить жизнь".
-- А он вообще говорил с вами о национальности?
-- Со мной никогда не говорил. Может быть, с кем-то говорил, но не со мной. Меня этот вопрос совершенно как-то не интересовал. Потому что, когда муж работал, когда Боря еще маленький был, никаких ему не было преград. Это уже потом стало, когда "дело врачей" началось. Муж тогда оказался без работы. Мы вообще нелегко жили. Были дни, и таких дней было много, когда Боря ел только вермишель на воде, три раза в день. И даже когда я имела возможность купить молоко, он не хотел вермишель на молоке. Только на воде. Тяжело жили. Но я хочу тебе сказать: все равно в нашем доме царила любовь, радость и все. Неважно, если я не могла купить что-то такое, я из этого не делала трагедии. А я не могла вообще ничего купить. Помню, один раз муж получил премию, а в это время кто-то приехал из Германии, и муж сказал: "Поезжай купи себе хоть платьице". Я приехала и увидела детские колготки и шапочки. И купила на все эти деньги. А себе, помню, купила только клипсики. И такая счастливая ехала домой!
-- А больше вы не хотели детей?
-- Не хотела. Но Боря очень хотел. Брата. Всегда. А когда старше стал, говорил: ну давай хотя бы сестренку. Но не случилось.
-- Что-то он сохранил с детства, как вам кажется?
-- Я скажу: любовь к друзьям и компанейство. Это, я считаю, он сохранил. И еще: мысли куда-то вперед убегают у него. И он все время что-то придумывал. Друзья сохранились, некоторые даже приезжали на его 50-летие в Швейцарию. Нина, первая жена, сыграла очень большую роль, чтобы сохранить его школьных друзей. Один друг, Игорь, погиб в автомобильной аварии 6 июня 1994 года, за день до Бориного взрыва.
-- В какой же момент вы поняли, что мальчик вырос? Уже когда он стал отцом? -- Не знаю, Наташа. Но и сейчас, вот когда общий разговор какой-то, и кто-то говорит что-то интересное, и он как детстве спрашивает "да? да?" -- я ловлю себя на том, что теряюсь, это когда происходит, сейчас или тогда?
-- Я никогда не видела Бориса курящим. Он курил?
-- Да, покуривал вовсю. В школе начал. Несколько раз бросал. И знаешь, когда мы вместе жили, он иногда поздно приходил домой и так тихо стучался к нам в спальню. Муж издевался: "Иди, твой сыночек зовет. Он будет курить, а ты будешь рядом сидеть". Я с мужем ссорилась только из-за него. Я, конечно, вставала, и мы на кухне так хорошо беседовали. А иногда он придет: "Мам, у меня нет папирос, я схожу". Вот один раз ушел, и не было его часа два. А было уже двенадцать или час ночи. И я стою у окна -- виден проходной двор -- и жду. Нет и нет. А потом пришел и говорит: "В 'стакане' милиционер -- такой дядька! Мы с ним поболтали, покурили". Сейчас уже не курит совсем.
-- Зато выпивает, по-моему, с удовольствием.
-- Ты знаешь, он один раз напился в юности, и ему стало плохо. А в школе на выпускном? Распили водку или вино в туалете. Трое или четверо их там было, не помню. Ему аттестат не хотели выдавать. Потом выпивал, и вроде бы нормально. Ему выпивка лучше, чем курение. Он больше уставал от никотина. Но видишь, бросил уже совсем взрослым, лет семь назад.
-- Скажите, а вы сами считаете его каким-то особенным?
-- Я никогда не считала, что он какой-то у меня особенный. Я этого никогда не чувствовала. Единственное, один раз, когда он уже написал диссертацию, он мне сказал: "Мама, я теперь могу диссертацию написать на любую тему. Вот скажи 'огурец', и я тебе напишу про огурец. Вот что хочешь скажи..." Меня это удивило.
-- Аня, я помню, когда мы познакомились, вы мне сказали: "У меня еще совсем недавно была одна пара туфель". Как происходил для вас этот переход от одной пары туфель к замку на юге Франции, где мы сейчас с вами чай пьем?
-- Никак, абсолютно никак. Абсолютно спокойно. Я еще долгое время, когда приехала в Швейцарию, например, долгое время если что-то и покупала, то не дороже 50 швейцарских франков. И все в таких магазинах... Я и сейчас не очень это понимаю. А потом через какое-то время Лиза с Катей, внучки, сказали мне: "Аня, пожалуйста, не делай этого, мы просим тебя, чтобы ты покупала в хороших магазинах". Я говорила, что для меня ничего нет. Они уверяли, что можно найти. И вот уже когда мы приехали сюда, на юг Франции, Лиза нашла магазин "Марина Ринальди", знаешь? Здесь его не было, я ездила в Сан-Ремо, покупала платья, а она проверяла меня, какие я купила. Потому что я стала ходить на балы. В спортклуб. Там обязательно нужно быть в вечернем платье. Она все время проверяла, правильное ли платье я купила.
-- И все же я не понимаю, как-то же вы должны были почувствовать рост, скажем так, благосостояния сына? Ну, купил вам новую мебель, платьями забросал?
-- Меня как-то перемены в Бориных возможностях не поразили. Мне, в общем, вполне хватало на жизнь того, что я получала. Платья? Он давал мне деньги, и я все могла себе купить сама. А! Он купил мне шубу. Очень интересно. Когда ему было пять или шесть лет, мы с ним шли по Столешникову переулку. Он увидел там манто в витрине. И он мне говорит: "Мама, вот я вырасту и куплю тебе такое пальто". Я говорю: "Ну, спасибо, сынок". А мы из ломбарда, по-моему, шли, закладывали что-то. А потом шли в Столешников пирожные покупали. И вот потом на какой-то мой день рождения они с Леной купили мне шубу норковую. А до этого -- они забыли! -- я заказала себе норковую шубу в ателье. И это было так смешно!
-- И во сколько лет у вас появилась норковая шуба?
-- В семьдесят, наверное.
-- А какую первую машину купил ваш сын, вы помните?
-- Конечно. У них с Леней Богуславским была пополам одна машина, "Жигули". Месяц ездил он, а месяц Леня. И ни разу не поссорились. Он долго водил сам, любил водить. Так гнал всегда!
-- Вам не было страшно, когда он бросил науку и ушел в бизнес. Ведь творилось черт-те что?
-- Ты знаешь, он всегда говорил: "Мама, не беспокойся". И сейчас тоже. Ведь непросто же все. Но он придет и скажет: "Мама, все нормально, все по плану". Как магические слова. И я успокаиваюсь. Я всегда беспокоилась за его жизнь. И сейчас. Но, Наташа, я тебе скажу, когда произошел этот взрыв, я дала себе слово, что я хоть не буду отслеживать его, потому что это будет кошмар. Вот я помню, мы сидим с Ленкой (нынешняя жена Березовского.-- Н. Г. ), потом уже, после, время прошло, и вдруг он говорит: "Я буду через пятнадцать минут". И я испуганно говорю: "Лена..." И я чувствую: я ее дергаю, я себя дергаю. Потом, когда мы жили уже вместе, я вообще уходила спать в десять вечера, она сидела, ждала его до двух, трех утра, а я уходила и говорила: "Позвоните мне, когда он придет". А потом уже даже и не говорила. Я поняла, что стану истеричкой какой-то, что я им всем не даю покоя.
-- Как вы узнали о покушении?
-- Я была в Швейцарии, в гостинице. И у меня радио. Я всегда очень интересовалась "голосами" -- "Свобода" и все это... Никакого предчувствия. Передали, что взрыв в ЛогоВАЗе. Но сказали, так мне показалось, что взорвали магазин. Я как-то... Ну, взорвался магазин. Но потом все же позвонила Бориной помощнице Ире, через полчаса, может быть. Она говорит: "Анна Александровна, с Борисом Абрамовичем все нормально". Она что-то еще говорила про руки, про глаз, но я как-то на это даже не обратила внимания. Я поняла, что он жив -- и все. А руки, глаза -- это как в тумане. Я это очень хорошо помню. Я сказала Боре, что хочу приехать. Он говорит: "Я тебя прошу, не приезжай". Короче, я сказала, что вернусь. Приехала, меня встречают и везут в клуб логовазовский. Я вижу: у него забинтованы руки. И глаз... Ты знаешь, это же второй раз уже. Мы попали в аварию, когда Боре было лет 10 или 11, в 57-м году, всей семьей. К чему я? Он сидел впереди, и ему попало много осколков в глаза. Мы все лежали в больнице. Он приходил в мою палату, тер глаз и вынимал оттуда маленькие осколки. А глаза ничего. Так и в этот раз. Конечно, ему потом сделали операцию, но глаза же в порядке.
-- И что же говорит мать чудом выжившему сыну?
-- Я сказала: "Боря, ты родился вновь. Живи, как ты хочешь. Это подарок судьбы, второй день рождения. И ничего я не буду тебе говорить: делай так или делай так. Ты и раньше слушал, а делал по-своему, а теперь я тебе и говорить не буду. Что считаешь нужным делать, то и делай".
-- Неужели вы ему никогда не говорили: "Боря, остановись, не лезь в это, угомонись"?
-- Ой, это я тысячу раз говорила. Я по натуре соглашатель. Я его просила, чтобы он с Чубайсом помирился, я его просила, чтобы он с Гусинским помирился. Я его прошу, чтобы он с Путиным помирился.
-- И что он?
-- Ничего. Но вот насчет Путина -- не хочет. Слушай, а ведь я совсем недавно ему это говорила!
-- О Борисе очень часто говорят и пишут нелицеприятно. Я имею в виду телевидение, газеты. Вас это задевает?
-- Сначала я переживала. Потом себя уговорила. Ведь черт-те что пишут. Я же знаю, что правда, что неправда. Пишут, что он был ущемлен в детстве, что сейчас пытается компенсировать. Чушь какая-то.
-- А когда говорят, что он украл полстраны?
-- Я это вообще никак не воспринимаю. Он работал, он заработал. Ты знаешь, я долго не верила, что у него столько денег. Абсолютно. Я никогда не чувствовала по нему этого. Какие-то миллионы...
-- А когда приехали сюда, на юг Франции, поверили?
-- Ой, какое-то было состояние... Они ведь с Ленкой мне говорили, что тут такая красота, и фото показывали. Но ты знаешь, у меня до сих пор такое ощущение, как будто я только что приехала в первый раз. Каждый день у меня такое ощущение. Как будто это все неправда. Это кино. Это я смотрю фильм.