Зачем в вузах и институтах Петербурга появились кураторы от ФСБ

В петербургских научных институтах и учебных заведениях появились кураторы из ФСБ. Кто они, как давно восстанавливается старая советская традиция, как к ней относятся в научной среде и чем это может обернуться для науки.

9 декабря в Институте истории Российской академии наук прошло собрание, посвященное Новому году. Сотрудников поздравили директор и замдиректора, после чего всем предложили выступить и сказать коллегам добрые слова. В какой-то момент вперед вышел никому не знакомый человек, назвал свое имя и сообщил, что он – куратор от ФСБ по Институту истории. Позже, делясь друг с другом впечатлениями, присутствовавшие на собрании признались, что при его словах испытали настоящий шок. В советские времена институт считался идеологическим, в нем, как и везде, был 1-й отдел, который курировал КГБ. Но сегодня никто не был готов к повторению этой ситуации. Ведущий научный сотрудник Ирина Левинская говорит, что на собрании никто не задал куратору никаких вопросов.

– Это было абсолютное остолбенение. Никто такого не ожидал, и всех потрясла его откровенность: человек ничего не стесняется и говорит в открытую, что он курирует институт от ФСБ. Выяснилось, что он у нас уже с октября. Наш институт – не закрытое учреждение, прийти туда довольно просто. Это шокирующая ситуация, я не понимаю, какие для нее существуют юридические основания и что нужно ФСБ в научном институте истории. Трудно сказать, что его интересует, но явно не античный период. И не средневековый, которым у нас очень много занимаются, у нас потрясающий архив по Средневековью. Я думаю, что, скорее всего, его интересует более современная история, например Вторая мировая война.

– Не так давно появилась некая структура по борьбе с переписыванием истории – может, ему поручено следить, чтобы вы в нужном ключе интерпретировали исторические документы?

– Это первое, что приходит в голову. Хотя, с точки зрения историка, это чудовищное, немыслимое вмешательство в нашу профессию. Мы же работаем с документами, с фактами, и вмешательство в эту работу невозможно, нравится это начальству или нет. Мы занимаемся исключительно наукой, а если выводы, к которым мы приходим, не нравятся начальству, это не наши проблемы.

– Вы можете представить, что к вам приходит такой вот куратор и говорит – мы вам не рекомендуем упоминать в вашей работе такой-то документ?

– Для меня это абсолютно невозможно. Занятия наукой – это очень важно для нас, очень серьезно, мы тратим на это свою единственную жизнь, и любое вмешательство в интеллектуальный исследовательский процесс – это просто оскорбление профессии.

– По горькому опыту советского времени мы знаем, во что выливалось такое кураторство – среди прочего ученым диктовали, с какими зарубежными структурами и коллегами им сотрудничать, а с какими нет, кого из сотрудников пускать за границу, а кого нет – и нередко самые талантливые становились невыездными.

– Ничего подобного в моем институте никогда до этого не было. Я довольно много публикуюсь за границей в англоязычных изданиях, свои публикации я указываю в отчетах. Наша работа оценивается по балльной системе, в которой такие статьи весят гораздо больше, чем те, которые ты публикуешь по-русски. Но сама идея, что перед публикацией я кому-то должна показать свою статью, с кем-то ее согласовать, безумна и невозможна. Такое кураторство убийственно для науки, оно ее уничтожает. Наука или есть, или ее нет. И если над ней стоит куратор из ФСБ, это означает, что ее нет. Мы ищем – если не истину, то закономерности и основания исторических процессов, мы используем определенные научные методы, и когда в это вмешивается государство, идеология, наука заканчивается. У нас никто не имеет доступа к закрытым документам, все наши архивы выставлены на сайте института. Я сама когда-то пыталась попасть в архив ФСБ, написала запрос, но мне отказали.

– Не видите ли вы некой связи между недавними раскопками захоронений в Сандармохе, проводившимися Российским военно-историческим обществом, и появлением у вас этого куратора?

– Тут есть прямая связь, и эти раскопки были абсолютно антинаучными. Там искали красноармейцев, расстрелянных финнами, чтобы нивелировать значение расстрельного полигона НКВД, но при этом нарушили всякую историческую логику. Ведь все документы финской стороной опубликованы, все проверяемо. Это настоящая, отвратительная попытка переписать историю.

Действительно, кураторы появились не только в Институте истории. Сергей (имя по его просьбе изменено) утверждает, что они есть во многих вузах и научных институтах, в том числе в Институте прикладной астрофизики, в котором он работает.

– Первый отдел обязательно есть, если, например, работа института связана с выполнением гособоронзаказа. Те сотрудники, которые с этим связаны, должны иметь форму допуска: без нее они даже не смогут ознакомиться с диссертациями, которые рассматриваются на советах при Министерстве обороны. Но если в Институте истории нет допуска к таким секретам и, соответственно, 1-го отдела, то появление куратора от ФСБ у них выглядит совершенно дико. Само слово "куратор" звучит очень неприятно. У нас в институте есть 1-й отдел, и мы в шутку говорим, что – да, у нас есть куратор. Но в последние годы любая публикация в обязательном порядке должна быть одобрена специальной комиссией, в которую входит в том числе начальник этого 1-го отдела. По моим наблюдениям, это происходит не только в нашем институте. Раньше этого не было. А теперь среди документов, необходимых для публикации, нужно предоставить справку о том, что в статье нет сведений, содержащих государственную тайну. Но я заметил, что если посмотреть на последние уголовные дела, связанные с секретностью, хоть на дела в "Роскосмосе", хоть на дело Кудрявцева, – то там на все работы как раз были получены разрешения во всех инстанциях. Но все эти разрешения не стали гарантией того, что человека не привлекут к ответственности по статьям о шпионаже или госизмене.

– Участие кураторов от ФСБ в работе вашего института ограничивается только контролем за публикациями?

– Нет. Сейчас финансирование науки очень маленькое, мы получаем базовые суммы, которых ни на что не хватает. Но при этом у нас есть возможность участвовать в серьезных госконтрактах по разным программам, это существенная прибавка. Наш институт участвовал в разных работах по программе ГЛОНАСС, для этого многие оформляли допуск, по другим программам тоже часто требуется согласование. Но это понятно, а вот статьи раньше утверждались к публикациям на семинарах по чисто научным критериям, а теперь их утверждает комиссия, куда входит директор и начальник 1-го отдела. Проблем пока ни у кого не возникало, но делать это мы теперь обязаны. Российские журналы обязательно требуют эту бумажку, а западные, естественно, нет. И если я иду на какую-то российскую конференцию, я тоже должен согласовать свой доклад с этой комиссией – таковы новые правила.

То, что кураторы и согласования стали обычным делом в Институте прикладной астрофизики, где некоторые сотрудники участвуют в секретных программах, все-таки не объясняет появления такого куратора в Институте истории. Но оказывается, это еще не предел: бывший артист балета и сотрудник Академии русского балета имени Вагановой говорит, что там куратор от ФСБ присутствовал всегда, а с приходом на должность ректора в 2014 году Николая Цискаридзе присутствие в Академии людей "оттуда" заметно усилилось.

– Они следят за лояльностью. Нелояльных практически сразу увольняют – поэтому я оттуда и ушел, просто нюхом почувствовал, что стало опасно. В сталинское время больших артистов нередко сажали, да и потом – вы же помните скандалы, связанные с отъездом Барышникова, Макаровой, Нуриева. Их отъезд всегда бил рикошетом по учебному заведению: проходили собрания, всех мочили, терзали, выгоняли. И это никуда не делось. Теперь все это перешло на уровень личностной лояльности руководству.

Бывшая сотрудница Российской национальной библиотеки Инна Саксонова, теперь находящаяся на пенсии, говорит, что в Публичке всем всегда было известно, что такие кураторы никуда не девались.

– У нас всегда была комната под лестницей, где они сидели, и когда я была совсем девочкой, только начинала там работать, мы случайно открыли дверь и увидели перекусывающего бутербродами человека и бобины с пленкой. Он вытаращил на нас глаза, а мы на него. Эта комната сохранилась. Бобин, я думаю, уже нет, но суть та же. Мы всегда знали, что мы "под колпаком у Мюллера", это банально и привычно и, видимо, никуда не денется. Страна-то осталась та же.

Адвокат Команды 29 Евгений Смирнов не удивлен присутствием кураторов ни в Институте истории, ни в Институте прикладной астрофизики, ни в библиотеке, ни даже в Вагановке.

– Первые отделы у нас никогда не ликвидировались, кураторы, насколько мне известно, у нас были всегда, другое дело, что в последние пару лет они стали гораздо активнее. На их сленге они занимаются контрразведывательной и оперативно-разыскной деятельностью. У них множество отделов, кто-то специализируется на промышленности, кто-то ловит шпионов, и за каждым отделом закреплены учреждения, за которыми они надзирают. Выделяются специальные сотрудники, которые занимаются такой деятельностью внутри организаций. Все как в Советском Союзе, ничего не поменялось. Но детально мы ничего не сможем узнать, поскольку их деятельность регламентируется их же секретными приказами – какие задачи стоят перед оперативником в том или ином учреждении, – говорит Смирнов. – Где ФСБ и где культура? Их задача – обеспечить безопасность государства: вот и ловите террористов, а не лезьте во все сферы общества, а они контролируют все, начиная от военной промышленности и заканчивая балетом. Сейчас возрождается в самом худшем виде советский строй и советское курирование всего и вся. Но есть существенное отличие – руководством КГБ занималась Компартия, то есть были люди извне, которые ограничивали деятельность этой спецслужбы. А нынешнее ФСБ не подконтрольно никому, оно замыкается на себя, ни перед кем не подотчетно. ФСБ сейчас страшнее и сильнее предыдущего КГБ.

Радио Свобода , 7.01.2021

| | Поделиться