Посмертное интервью Бориса Березовского

В журналистике есть такая практика: иногда с главным героем публикации репортер встречается «не под запись», только для того, чтобы тот объяснил свои действия, не давая интервью. Березовский не встречался ни с кем из журналистов с момента решения суда по его иску к Роману Абрамовичу. Он сменил телефон, не отвечал на письма, не давал интервью. До вечера пятницы.

Информация о нашей встрече и это интервью, которое почти наверняка стало последним в его жизни, не должно было быть опубликовано. Я пообещал это Борису Березовскому. Живому. Когда видел его вчера. Теперь ситуация изменилась, я чувствую себя обязанным рассказать о встрече, которая была одной из последних в его жизни.

Встреча должна была состояться за день до этого, но Березовский позвонил, извинился и сказал, что приболел. «Простуду подхватил», – проговорил он еле слышным голосом. Но уже на следующий день днем он перезвонил и предложил подъехать. В ресторане при отеле Four Seasons было шумно. Играл рояль, рядом вели переговоры арабские предприниматели.

«Как вы себя чувствуете?» — спросил я Березовского, чтобы как-то начать разговор.

«Спасибо, хорошо. А что вы спрашиваете?» — немного нервно переспросил Березовский. Выглядел он неважно. Потертая черная водолазка, повязанный наспех черный шарф, пиджак. Березовский смотрел на меня испытывающе, исподлобья. Ему было важно, чтобы я отключил все средства записи, чтобы это был простой разговор, а не интервью. Я пытался с ним говорить о бизнесе, но быстро понял: бизнес давно перестал быть темой интересов Березовского.

— Не я управлял бизнесом. Когда деньги за ОРТ и «Сибнефть» пришли, я отдал Бадри (Бадри Патаркацишвили. — Forbes), полностью передоверил ему управление своими финансами. На политические проекты я брал столько, сколько мне было нужно, остальным занимался он.

— То есть вас Бадри практически подставил?

— Я всегда плохо разбирался в людях, в их человеческих качествах. Я всегда оценивал их ум, смелость, но заблуждался я и в случае с Бадри.

— Но это же один из ваших самых близких друзей...

— Я и сегодня его оцениваю как друга. Но ни с Абрамовичем (Романом Абрамовичем. — Forbes), ни с Бадри я не позаботился оформить договоренности документально.

— А как же процедура бизнес-развода, которую вы запустили еще до ухода из жизни Бадри?

— После того как повысились политические риски, мы с Бадри решили объявить публично о разводе, что мы начинаем процедуру развода. Это была защита против атаки на наши активы. Развод никогда не был реальным. Мои отношения с ним никогда не были как отношения настоящих партнеров. Партнеры должны были позаботиться об экстремальных случаях.

Березовский сделал паузу и слабо улыбнулся:

— Я не ожидал, что Бадри умрет раньше меня.

— Вы скучаете по России?

— Вернуться в Россию... Ничего я больше так не хочу, как вернуться в Россию. Когда даже завели уголовное дело, я хотел вернуться в Россию. Даже когда завели уголовное дело! Только по совету Елены Боннер остался. Главное, что я недооценил, — что мне настолько дорога Россия, что я не могу быть эмигрантом.

Я изменил многие свои оценки. В том числе самого себя. Это касается того, что есть такое Россия и что есть Запад. Я абсолютно идеалистически представлял возможность построения демократической России. И идеалистически представлял, что такое демократия в центре Европы. Недооценил инертность России и сильно переоценил Запад. И это происходило постепенно. Поменял свое представление о пути России...

Я не должен был уезжать из России...

— Если вы остались в России, то вы бы сейчас сидели в тюрьме. Вы этого хотите?

— Сейчас, оглядываясь на то, как я прожил эти годы в Лондоне...

Березовский медленно посмотрел перед собой, потом прижал руку к груди — она у него тряслась. Он повернулся ко мне и долго смотрел мне в глаза. Наконец сказал:

— У меня нет сейчас ответа на этот вопрос... Ходорковский... сохранил себя.

Тут Березовский посмотрел под ноги, потом быстро кинул взгляд на меня и стал говорить быстро, как будто оправдываясь:

— Это не значит, что я потерял себя. Но я пережил гораздо больше переоценок, разочарований. Ходорковский все же меньше. Я... потерял смысл.

— Жизни?

— Смысл жизни. Я не хочу сейчас заниматься политикой.

— А что же делать?

— Я не знаю, что мне делать. Мне 67 лет. И я не знаю, что мне дальше делать.

Березовский долго-долго смотрит мне в глаза.

После этого некогда самый могущественный бизнесмен и политик России говорит, что хочет вернуться в науку и был бы счастлив в России заняться ею, ведь когда-то он носил звание действительного члена Российской академии наук. Однако когда я предложил подробно поговорить о науке, Березовский явно не горел желанием общаться на эту тему. Похоже, он сам не верил ни в возвращение на родину, ни в в науку. Стараясь ободрить, обещаю, что в следующий раз встречусь с ним в Москве... в Академии наук. На что Березовский мрачно усмехается:

— Хорошее уточнение.

Илья Жегулев , Forbes , 24.03.2013

| | Поделиться