Реформатор из подполья

“Я, конечно, соавтор социального пакета законов. Но, может быть, моя позиция покажется вам немужественной. Но эта реформа была предопределена законами, принятыми в прошлом году”, — сказал мне прошлым летом Михаил Зурабов в ответ на вопрос, кто же автор идеи монетизации льгот. Тогда многие восприняли эти слова министра как кокетство или стремление переложить ответственность на других. Но, как удалось выяснить “МК”, Зурабов вовсе не лукавил. Он действительно скорее исполнитель, а авторами идеи монетизации льгот являются другие люди. 

Монетизация льгот и связанная с этим экономия бюджетных средств уже в течение многих лет была голубой мечтой Минфина. В 2002 году шеф этого ведомства Алексей Кудрин даже выдвинул соответствующий проект. Тогда в принципе с этой идеей согласились все тогдашние руководители российской “социалки” — от вице-премьера Валентины Матвиенко до министра труда Александра Починка. Но членам правительства не удалось договориться по цифрам. Услышав предложенные Минфином суммы компенсаций льготникам, Починок прямо заявил: “Народ меня убьет!”.

В 2003 году идея была вновь воскрешена. С легкой руки тогдашнего замглавы кремлевской администрации Дмитрия Козака Дума приняла закон разграничения полномочий между федеральным центром и региональными властями. Значение этого законодательного акта в то время мало кто оценил. А между тем именно он разделил всех льготников на федеральных и региональных. 

Осталось придумать конкретный механизм реализации этой гениальной идеи. И весной 2004 года в правительственной резиденции Волынское под руководством бывшего мэра Калининграда и заместителя Грефа Виталия Шипова рабочая группа начала писать документ о монетизации льгот. Перед своим приходом во власть Шипов был морским офицером. Видимо, поэтому он привык делать все быстро. Судьбоносный для огромного количества российских граждан проект закона был создан меньше чем за три месяца. 

Минфин воспринял этот документ на ура. Согласно воспоминаниям информированных чиновников, шеф департамента межбюджетных отношений этого ведомства Алексей Лавров и замминистра Татьяна Голикова разве что не прыгали от восторга. Затем Кудрин и Греф вдвоем доложили эту идею президенту и в конце концов убедили ВВП в ее гениальности. И только на этом этапе возник Зурабов. 

Прошлой весной обитатели коридоров власти были убеждены, что, несмотря на трудности, монетизация льгот станет одним из главных достижений власти в 2005 году. Между тем идею обрекли на провал уже в тот самый момент, когда Зурабова сделали главным ответственным за соцреформу. 

Зарубежный опыт убедительно свидетельствует: социальные реформы имеют шансы на успех только в том случае, если ими непосредственно занимается президент или в крайнем случае премьер-министр. Конкретный пример. Сейчас Буш тоже затеял реорганизацию американской “социалки”. Размах пропагандистской кампании, которую задумали в Белом доме, мало чем уступает предвыборной. Сам Буш намерен уже в ближайшее время начать серию агитационных поездок по американским городам. Для разъяснений идеи президента будут мобилизованы 1 миллион 200 тысяч добровольных агитаторов Республиканской партии. 

Буш это делает вовсе не из-за своей особой любви к социальной проблематике. Просто он хорошо знает, что любые реформы соцсферы будут крайне болезненно восприняты огромным большинством граждан. И единственный шанс их переубедить — это использовать по максимуму все пропагандистские ресурсы правительства. В России же работу, которая по плечу только президенту, взвалили на одного-единственного министра. Причем министра, который по набору своих личных качеств абсолютно не подходил на роль руководителя социальной реформы.

Призрак Суслова

В эру Брежнева в советской чиновничьей среде никто из начальства не вызывал такого ужаса, как секретарь ЦК Михаил Суслов. Любое отданное тихим голосом указание Суслова выполнялось беспрекословно. Все знали, что противоречить Михаилу Андреевичу смертельно опасно. Но было кое-что, чего до смерти боялся и сам Суслов. Перед своими редкими публичными выступлениями перед простыми гражданами всесильный член Политбюро разве что не падал в обморок от волнения. Почти по всем параметрам Зурабов — полный антипод Суслова. Но кое-что общее у них все же есть. Так же как и покойный член Политбюро, нынешний шеф российской “социалки” абсолютно не приспособлен к общению с простым населением. 

Описывая Зурабова, даже его враги отмечают необычайно быстрый ум и способность прямо-таки фонтанировать идеями. Зурабов — бизнесмен от Бога. Он способен придумывать изощренные комбинации и потом последовательно и безжалостно проводить их в жизнь. Неудивительно, что встретивший начало рыночных реформ в должности замначальника московского строительно-монтажного треста Зурабов быстро выдвинулся. К середине 90-х Михаил Юрьевич был уже мультимиллионером и главой одной из крупнейших в стране страховых компаний. (Другие члены зурабовской семьи тоже показали недюжинные бизнес-таланты. Его младший брат Александр вот уже который год является вторым человеком в “Аэрофлоте” и активно пытается сейчас стать первым. Ну а супруга шефа Минздрава Юлия контролирует крупную фирму по импорту медицинского оборудования.) 

Зурабов, если ему это нужно, способен очаровать любого обитателя коридоров власти. Как и многим другим, путевку в большую политику будущему шефу Минздрава дал Березовский. В начале второго ельцинского президентского срока БАБ ввел Зурабова в круг “первой семьи страны”. Очень скоро все были очарованы новым членом “семьи”. Уже в 1998 году Татьяна Дьяченко дважды пыталась назначить Зурабова министром здравоохранения. Волошин вскоре после назначения главой президентской администрации распорядился, чтобы ему поставили телефон прямой связи с Зурабовым (аппаратов прямой связи с Александром Стальевичем не было у подавляющего большинства министров). Ну а сам Ельцин заимел привычку звонить Михаилу Юрьевичу по ночам. 

Впрочем, первую должность во властных структурах Зурабов получил вовсе не благодаря ельцинской семье. В 1997 году глава российской “социалки”, вице-премьер Олег Сысуев, посетил Пироговский съезд медицинских работников. И был настолько поражен интеллектом Зурабова, что предложил ему должность первого замминистра здравоохранения. 

После назначения премьером не любившего “околосемейных” бизнесменов Примакова Зурабову пришлось уйти из правительства. Но это оказалось только на пользу его карьере. После краткого пребывания Михаила Юрьевича на посту советника Ельцина Татьяна Дьяченко пролоббировала назначение Зурабова на хлебную должность главы Пенсионного фонда. 

После прихода Путина к власти члены прежней ельцинской команды начали постепенно отправляться в отставки. Но Зурабов оказался чуть ли не единственным исключением. Он сумел завоевать искреннее уважение Путина. Если считать неофициальные и не объявляемые в прессе встречи, то получится, что президент принимает главу Минздрава чуть ли не чаще, чем премьер-министра. У Фрадкова, по словам осведомленных чиновников, это вызывает дикое раздражение. Но относящегося к премьеру с открытым пренебрежением Зурабова это мало волнует. 

Зурабов — завзятый театрал, не пропускающий в Москве ни одной премьеры. Кроме того, он большой любитель балета, спонсирующий из собственных денег балетную труппу одного из крупнейших российских театров. Хотя шеф Минздрава это не афиширует, он крайне религиозен и оказывает финансовую помощь нескольким столичным храмам. 

Но, несмотря на огромное количество талантов, Михаил Зурабов, к сожалению, абсолютно непригоден для роли руководителя российской социальной реформы. По свидетельству хорошо знающих шефа Минздрава людей, несмотря на все зурабовское обаяние, к людям Михаил Юрьевич относится исключительно прагматично. Если кто-то перестал быть полезным, он мгновенно исключается из круга общения. Например, прошлой весной это случилось с бывшим министром труда Починком. Пока он был при должности, Зурабов вел себя как его преданный друг и соратник. Но как только Починок потерял министерский портфель, Зурабов просто перестал соединяться с ним по телефону. 

Зурабовское коварство поразило даже такого прожженного интригана, как Абрамович. В прошлом году в телефонном разговоре со свеженазначенным министром он высказал несколько мелких просьб. Чукотский воевода не ожидал отказа: в прошлом они с Зурабовым были не разлей вода. Но плотно общающийся ныне с Сечиным и прочими членами команды питерских силовиков Михаил Юрьевич, видимо, считает Абрамовича уже отыгранной фигурой. 

Шеф Минздрава явно страдает манией величия. Он органически не способен к диалогу. Ведомственные совещания под его руководством обычно превращаются в многочасовой монолог министра. Причем Зурабов обладает очень своеобразной манерой речи. “Он очень быстро думает, и ты просто не успеваешь за ходом его мысли. Через три минуты ты полностью запутываешься и начинаешь ощущать себя полным дураком. В результате Зурабов начинает разговаривать сам с собой”, — такого рода суждения я слышал от целого ряда бывших начальников и коллег Михаила Юрьевича. Но если кто-то из подчиненных пытается вставить слово или, не дай бог, возразить, Зурабов бросает на него убийственные взгляды.

Руководитель социальной реформы никогда не скрывает своего презрения к людям, которых он не считает нужными для себя. На одном из недавних совещаний председатель комиссии при президенте Элла Памфилова позволила себе высказать мнение, которое несколько отличалась от зурабовского. Реакция Михаила Юрьевича была мгновенной. “Вы кто такая? — закричал он оторопевшей Памфиловой и сделал театральную паузу. — Вы же министром работали! Как вы можете говорить такие вещи?!” 

К журналистам Зурабов относится и вовсе как к низшим существам, общение с которыми равнозначно потере времени. За почти год своего пребывания на министерском посту он дал только одно большое интервью газетам — “МК”. 

В довершение всего Зурабов абсолютно неспособен к делегированию полномочий и работе в команде. Когда его нет в Минздраве, в здании не принимается ни одного мало-мальски значимого решения. Абсолютно все замыкается лично на министре. Мысль о том, что социальная реформа — это слишком громадная и комплексная задача, чтобы ей мог заниматься только один человек, в голову Зурабову, видимо, не приходит.

Блеск и нищета зурабовщины

Когда прошлым летом я сказал Зурабову, что он является одним из самых ненавидимых людей в стране, министр сделал вид, что искренне изумлен. На самом деле наивность, конечно, не является одной из черт зурабовского характера. Сразу после своего назначения министром он заявил своему ближайшему окружению: в этом кресле я продержусь максимум до конца 2005 года. Почему же Зурабов согласился занять этот опасный пост? Ведь все знакомые Михаила Юрьевича едины: главное для него собственная карьера, а вовсе не какая-то идея. 

Очень многие в политэлите убеждены, что смысл пребывания Зурабова в Минздраве заключается в бизнесе. Уличить в чем-то Михаила Юрьевича никому пока не удалось. Но то, что высокопоставленный чиновник социального ведомства при желании может очень сильно обогатиться, несомненно. Рынок льготных лекарств стоит около 50 миллиардов рублей в год. Выбор дистрибуторов этих лекарств фактически целиком зависит от руководства Минздрава. Не меньшие деньги теоретически можно заработать и на закупках медицинского оборудования и нельготных лекарств, которые осуществляет зурабовское ведомство. По слухам, откаты неким коррумпированным чиновникам доходят сейчас до 30% от стоимости контрактов. Очень привлекательной с коммерческой точки зрения является находящаяся в ведении Минздрава протезно-ортопедическая отрасль. В каждом российском регионе протезные мастерские занимают весьма внушительные здания. Говорят, боссов этих заведений уже обложили данью. В принципе заработать можно и на санаторно-курортном обслуживании. Льготникам в год выделяется около 1 миллиона путевок. Конечно, каждая из этих путевок стоит смешные деньги — 400 рублей. Но, как ни странно, и за эту сумму уже развернулась нешуточная конкуренция. 

Впрочем, все это на самом деле не столь важно. В России всегда воровали. Самое главное, чтобы в нашей соцсфере произошли эффективные реформы. Я опросил несколько крупнейших российских экспертов в социальных вопросах. Все были единодушны. Действовавшая до 2005 года система льгот разрушительна если не для экономики, то для юридической системы страны. Другое дело, что, согласно тем же экспертам, реформировать российскую “социалку” можно было бы и по-другому — без столь откровенного издевательства над гражданами. 

Например, вполне можно было оставить в покое тех жителей страны, которых чиновники именуют “демографически убывающими группами”. “9 миллионов тружеников тыла, 1 миллион репрессированных, 2 миллиона инвалидов — участников войны вполне можно было бы не трогать, — сказал мне бывший высокопоставленный работник федерального правительства. — Для этих престарелых людей монетизация льгот — это прежде всего не денежная, а психологическая проблема. Воспитанные в строго иерархическом советском обществе, они воспринимают лишение льгот как оскорбление. Заставить их изменить свое мировосприятие очень трудно, да, собственно, и не нужно. Все равно в течение 10 лет проблема решится сама собой”. 

Кроме того, можно было обойтись без некоторых откровенно изуверских аспектов реформы. Многие из новых мер ведь еще не оценены по достоинству. Например, раньше в России, как и во всех цивилизованных странах, инвалидность оценивалась по степени ограничения жизнедеятельности. Теперь же мы перешли к системе, когда она оценивается по степени утраты трудоспособности. Это означает, что, например, писатель Островский, продиктовавший “Как закалялась сталь” в парализованном состоянии, получил бы нулевую степень утраты трудоспособности. Это вовсе не журналистская гипербола. “Переаттестация” инвалидов началась уже в прошлом году. По данным экспертов, около 20% “переаттестованных” инвалидов I группы получили нулевую степень утраты трудоспособности. 

Ну и, наконец, самое главное. Ни в коем случае нельзя было торопиться и пытаться проводить масштабные реформы за несколько месяцев. По словам экспертов, более-менее безболезненные способы проведения монетизации льгот существуют. Другое дело, что для их запуска потребовалось бы несравненно большее количество времени.

“Если все будет идти так, как идет сейчас, ваша реформа провалится с диким грохотом!” — сказал я Михаилу Зурабову прошлым летом. Министр тогда взглянул на “непонятливого” журналиста с неприкрытым сожалением: “Ничего у нас не провалится!”.

Некоторые эксперты и сейчас считают, что говорить о провале зурабовских реформ пока преждевременно. Мол, нельзя делать выводы на основе опыта первых трех недель после запуска реформы. Но скорее всего грандиозный социальный эксперимент имени Зурабова действительно сошел с рельсов.

По авторитету власти, хваленой путинской стабильности нанесен очередной мощный удар. Чуть ли не впервые за годы правления ВВП его враги получили в свои руки рычаг, с помощью которого можно раскачать ситуацию в России. Разумная в теории идея монетизации льгот в глазах населения дискредитирована на 100%. Региональные власти деморализованы и в массовом порядке возвращаются к старой, вроде бы уже отмененной системе. Это означает, что даже начавший всю эту историю Минфин в конечном итоге окажется в проигрыше. Ведь экстренные расходы на возвращение льгот не заложены в региональных бюджетах. Значит, через энное количество месяцев деньги у регионов кончатся. Федеральному центру начнут поступать ультимативные требования. Мол, дайте денег, иначе у нас все здесь взорвется. “Это грустный парадокс, что затеянная в целях экономии реформа в конечном итоге приведет к колоссальным дополнительным расходам бюджета” — такой мрачный прогноз сделал один из крупнейших российских социальных экспертов. 

“Единая Россия” сейчас вещает, что зурабовские реформы буксуют из-за “плохой разъяснительной работы” и отсутствия координации с региональными властями. Но это только внешняя причина. “Зурабов все пытается свести к цифрам. Но “социалка” — это гуманитарная профессия. Проблема не в цифрах, а в мотивациях людей. В этом и заключается трагедия Зурабова”, — так сказал мне один из бывших коллег Михаила Юрьевича по правительству. 

Проблема в том, что это относится не только к Зурабову, а ко всей российской власти в целом. Если вдуматься, то у украинского выборного фиаско Кремля и вероятного провала социальной реформы одна и та же первопричина. Вершители судеб России стали воспринимать население как некую аморфную массу, с которой можно делать абсолютно все что угодно. Мол, главное создать в уме некий абстрактный план. Ну а уж его реализация — дело техники. Увы, но объявить войну реальности и одержать в ней победу пока не удавалось никому. Интересно, сколько потребуется времени, прежде чем российская власть поймет эту простую истину?