На прошлой неделе произошло беспрецедентное задержание в истории отечественных спецслужб. Под Москвой был обнаружен “КамАЗ”, буквально начиненный героином. 420 килограммов — почти полтонны — везли из Таджикистана в столицу! “МК” подробно описывал ход операции, и тем не менее много вопросов требуют ответа. С ними наш корреспондент обратился к председателю Госнаркоконтроля России, генерал-полковнику Виктору ЧЕРКЕСОВУ. — Виктор Васильевич, ваши сотрудники были непосредственными участниками операции, поэтому хотелось бы получить информацию из первых рук. Как получилось, что полтонны героина доехали почти до столицы? Может, это пиаровская акция спецслужб? — Я понимаю, что от цифры мутится разум, но все-таки давайте придерживаться фактов. Автомобиль — реальный; процессуально закреплено, что изъят именно героин, и в том количестве, о котором уже было сказано, — почти 420 кг. Что еще вызывает недоверие?.. Как могли столько перевезти в одной единице транспорта? Толково оборудован тайник. Процессуальный факт — то, что экипаж имеет к этому автомобилю непосредственное отношение. А то, что у нас “КамАЗами” возят героин, — так это свидетельство того, насколько преступники чувствуют себя спокойно. Эти четыре центнера — лишь малая часть наркопотока, который идет к нам из Афганистана... — Если “это” — часть, то что же тогда целое? — За последний год произошел всплеск производства наркотиков в Афганистане. Увеличились посевы опийного мака. В 2002-м, по нашим данным, было получено 3400 тонн опия-сырца, в этом — уже около 4 тысяч. — Получается, при моджахедах было лучше? — Получается... В прошлом году в мировую наркосеть поступило 340 тонн афганского героина, в этом могут переправить уже все 400 тонн. — Россия выступает как транзитная страна, и эти наркотики реализуются на нашем рынке? — По оценкам экспертов ООН, мировой наркооборот превышает 400 миллиардов долларов в год, условная доля России — 9—10 миллиардов. Героин, например, идет в Москву из Афганистана через Таджикистан, Узбекистан, Киргизию и Казахстан, чтобы затем появиться в центре — на севере России, на Урале, на юге страны. Кроме этого, он еще уходит через нас и в Европу. Мы сейчас, как во времена татаро-монгольского ига, являемся заградительным кордоном перед европейскими странами. Тогда — от варваров, сейчас — от наркотиков, идущих из Азии. Мы должны сокращать объемы наркотиков, которые перебрасывают через нас, сокращать транзит. — А заграница нам поможет укреплять наши пограничные рубежи? — Не думаю, что нам должны помогать другие страны обустраивать собственные границы. Эта позиция не для России. У нас достаточно собственных ресурсов. — Чего же мы не обустраивали их до сих пор?.. — Обустройство откладывалось, а в результате мы имеем такую картину, что по территории Казахстана и России могут ездить грузовики с наркотиками не одни сутки и их никто не задерживает. — Попробуй отлови их на наших-то просторах! — Так ведь ловим. — А скольких не поймали? — Везде, во всем мире, считается серьезной удачей, если спецслужбы задерживают до 10 процентов от общего оборота наркотиков. Это уже явный признак эффективности работы спецслужб. Хотя для самой наркоторговли эти потери особой угрозы не несут. Очень уж велика прибыль... — Виктор Васильевич, а может, проще и выгоднее с экономической точки зрения легализовать наркотики? А прибыль от их реализации пустить на социальные нужды, на профилактику наркомании и пропаганду здорового образа жизни? Пусть наркоманы колются, заражают друг друга СПИДом — таким образом страна очистится от скверны. — И мы “очистим” таким образом полстраны от населения! У нас в геометрической прогрессии растет количество наркоманов. И эта группа не имеет никаких сословных признаков — сюда входят и малообеспеченные слои, и всем пресыщенные люди. Наркомания не лечится — если не взять этот процесс под контроль, он примет необратимый характер. Кстати, мировая история знает подобные примеры: вспомните опийные войны в Китае в середине XIX века. Цивилизованная страна, имевшая историю в тысячи лет, докатилась до варварского состояния. Поэтому давайте не будем экспериментировать со своим народом... У нас есть линейка, которой мы можем измерять степень наркоугрозы. Это конец 90-х: за пять лет мягкие наркотики вытеснились с российского рынка более тяжелыми. Скачки наркотизации таковы, что без вмешательства государства положительный сценарий невозможен. Мы не можем, как американцы, тратить по 17 миллиардов в год на профилактику наркомании. У нас нет этих денег. — Тогда, может быть, стоит ужесточить карательные меры? Давайте пойдем путем того же Китая, где за наркопреступления предусмотрена смертная казнь... — Мы должны придерживаться тех ограничений, которые наложили на себя, подписав Международную конвенцию по смертной казни, но я не исключаю, что было бы разумно увеличить максимальный срок за особо тяжкие наркопреступления до пожизненного. Наркоторговцы фактически лишают других людей жизни. Это длящееся убийство! Кстати, в США за счет комбинации силовых, полицейских мер и социальной профилактики количество наркоманов за 20 лет сократилось почти в два раза. С 25 миллионов до 13. — Почему же мы не используем западный опыт? Что проще: взять их технологии и не выдумывать свой велосипед! — Знаете, у нас даже железнодорожная колея не такая, как в других странах мира... Поэтому автоматически перенести чужой опыт мы не можем. Стратегические подходы — да. Но для этого нам нужны фактические реформы в сфере противодействия наркотикам. Кстати, о материальной составляющей западной стратегии: там ежегодно конфискуется наркособственность на сотни миллионов долларов... Мы об этом всерьез даже и говорить-то не можем. — Почему? — Потому что у нас 2/3 осужденных — наркоманы, у которых ничего, кроме дырявых башмаков, нет. Слишком невелика доля организаторов доставки наркотиков, сбытовых сетей — деньги-то у них. — Как же мы оказались в такой жуткой наркотической ситуации? Если на глазах наших спецслужб развивался наркорынок, то должен был строиться и противовес ему, нет? Ясно же было, что как только упадет “железный занавес” вокруг нашего общества, тут же в Россию хлынут наркотики... — 10—15 лет назад никто не мог представить, во что выльется наркотизация населения. Притом тогда в стране были другие острые задачи: экономическая разруха, безработица, люди на госпредприятиях годами не получали денег... — Но сейчас мы хотя бы вооружены стратегией и тактикой? — Мы ее создаем. — У Госнаркоконтроля, который вы возглавляете, координирующие функции в антинаркотической работе силовых ведомств или вы будете заниматься оперативной и следственной работой параллельно с МВД И ФСБ? — Мы достаточно вооружены российским законодательством, чтобы в полном объеме выполнять все оперативно-розыскные функции; комитет имеет полномочия для уголовного преследования тех, кто занимается продажей, производством, транспортировкой наркотиков. В нашей компетенции находятся также сопряженные с этим преступления: коррупция, контрабанда, отмывание незаконно нажитых средств. — Список ваших функций и обязанностей напоминает мне ту ситуацию, которая складывалась в первые годы перестройки, когда предприниматели записывали в устав своего предприятия все виды деятельности — от кино до производства пирожков... — Нет, фильмов про наркоманию мы снимать не будем и ходить в народ агитировать против героина тоже не станем: это лучше получается у наших коллег из сферы образования, здравоохранения или культуры. Наше главное направление — это, конечно, силовая правоохранительная деятельность. — А не будет у семи нянек-силовиков дитя без глазу? — Я считаю вредной монополизацию работы по борьбе с наркотиками. — Почему? — Это лучший способ для возникновения коррупции внутри ведомства. — То есть вы тоже собираетесь ловить оборотней?.. — Служба собственной безопасности в нашем ведомстве создана, но пункт “воспитание оборотней” с их последующими разоблачениями в программе комитета не прописан. — Да их никто и не сеет, не пашет — они сами родятся... — Это верно. Поэтому у нас сейчас идет очень строгий отбор кандидатов. Каждый сотрудник рассматривается отдельно: как профессионал, как личность. Стараемся не создавать себе риски с точки зрения ненадежности кадров. Если бы структура уже существовала, было бы сложнее. Ведь без должных оснований людей не уволишь. А сейчас у нас есть шанс начать с чистого листа. — Насколько вы уже укомплектовали штаты? — Есть территориальные управления, где 100 процентов комплект. А в среднем за 1-й месяц — от 60 до 80%. Одно могу сказать точно: оперсостав комплектуется практически на основе конкурса. Заявлений больше, чем вакансий. — Чем вы заинтересовали людей? Более высокой зарплатой? — Нет, заработать какой-то капитал у нас очень трудно. Прибавка в 25% к базовому окладу сотрудника МВД не является очень существенной. — И все-таки сколько получают ваши опера? — Старший офицер получает 8—10 тысяч. Я считаю, что к нам идут люди, которые понимают очевидность и остроту проблем, которые должен решать Госнаркоконтроль России. Они понимают, что их работа востребована. Силами родителей не остановить поток наркотиков, который проникает в школы. И пенсионеров, которые не могут донести свою пенсию от сберкассы до дома, тоже кто-то должен защитить от наркоманов, которые не гнушаются воровать эти стариковские копейки, да еще и покалечить могут... — У вас тоже были личные мотивы согласиться на этот пост? — Я — не народный мститель. Но личное отношение к проблеме, конечно, есть. 30 лет назад, когда я пришел на работу в прокуратуру после университета, уголовных дел, связанных с наркоманией, было единицы. Наркоманы курили марихуану, кололи какое-то самодельное варево и принимали добытые всеми правдами и неправдами психотропные таблетки. Вот и весь их арсенал на тот момент. — А что мы имеем сейчас? — Налицо наркоагрессия в отношении нашей страны. Из Азии идет героин, из Латинской Америки — кокаин, из Европы и стран Балтии — синтетические наркотики. Количество преступлений, связанных с оборотом наркотиков, в среднем перевалило за две сотни тысяч в год. Две трети всех краж и грабежей связаны с наркотиками. Наркотики криминализуют общество. На деньгах, вырученных от их продажи, держится терроризм. Коррупция, которая возникает вокруг наркооборота, затягивает госслужащих, политиков, законодателей... За десятилетие международный наркобизнес освоил нашу территорию и собирает на ней огромный урожай прибыли, в России эти деньги отмываются, а потом через валюту в виде ценных бумаг из страны вымываются. А нам остаются миллионы больных людей и проблемы — медицинские, социальные, экономические, семейные... У нас есть целые области, где цель всей сельхоздеятельности — это сбор урожая с конопляных полей. В Бурятии, Туве целые деревни живут тем, что сеют и продают коноплю... — Статистика очень разнится — чему верить, сколько у нас наркоманов? — Уже много. Угрозой генофонду является 7% наркоманов от всего населения страны; у нас их количество приближается к 3%. Из 147 миллионов 3,5—4 миллиона “употребляют”. Причем это молодежь — то поколение, которое должно сейчас создавать семьи. Они принимают тяжелые наркотики, а с этим долго не живут. От силы 5—7 лет... — Вы долгие годы работали в системе госбезопасности. Ваш прежний опыт чем-то помогает сейчас в работе? — Борьбой с наркотиками в системе контрразведки, в основном на канале контрабанды, занимается совсем немного людей, однако объемы задержанных наркотиков вполне сопоставимы с теми, которые изымались сотрудниками МВД. Это достигалось за счет огромного информационного потенциала и разработанной оперативной тактики. Не нужно противопоставлять силовые ведомства одно другому, видеть взаимоисключающий характер в нашей работе. Никто с поля боя после создания Госнаркоконтроля не ушел, так в части уличной наркопреступности МВД остается основной силой. — А в чем ваше кредо? — Борьба с организованной наркопреступностью. За последнее десятилетие число ОПГ, специализирующихся на продаже и транспортировке наркотиков, выросло на 85 процентов. Нужно искать и блокировать каналы, по которым наркотики поступают из-за рубежа, выявлять тех, кто контролирует оптовую продажу, организует отмывание денег. — Где же наркобароны отмывают свои барыши — в игорном бизнесе? — Не обязательно. Легализоваться эти деньги могут в любой сфере экономики — торговле, строительстве, сервисе... — Обрисуйте, пожалуйста, наркоситуацию в Москве. — Очень напряженная. Социологические опросы показывают, что половина школьников хотя бы один раз пробовала наркотики. За пять лет 70 тысяч молодых людей умерло от передозировки наркотиков. Чего уж хуже! — Как отец за своих детей не боитесь? В семье ведете на эту тему беседы?.. — Мои дети уже взрослые, самостоятельные люди. Одна дочь — сама мама, воспитывает годовалого сына. Другая учится в художественной академии. Никакой антинаркотической пропаганды в семье не велось. Но, слава богу, обошлось. — Хорошо воспитывали... — Не думаю, что ошибки в воспитании могут привести ребенка к наркомании. Есть замечательные семьи, где прекрасные отношения, а ребенок становится наркоманом. Наркомания — это социально обусловленная болезнь: важнее не то, какая семья, а какое у подростка окружение. Наркоман втягивает тех, кто с ним рядом. Это социальный вирус. Наркоманов-одиночек нет. — Как ваши близкие отреагировали на назначение? — По-разному. Мама, например, плакала, потому что мне опять пришлось уехать из Питера... — Мамам свойственно волноваться за сыновей. А вы сами не боитесь, что наркомафия нанесет ответный удар, если вы будете эффективны на своем посту? — Я отдаю себе в этом отчет. Новые обязанности предполагают новые нагрузки и новые угрозы. — Что еще кроме работы и генеральских обязанностей есть в вашей жизни? — Если у человека нет жизни вне работы, то это не жизнь. То, что на службе, не должно перевешивать. Если нет необходимости в близких людях и ты не находишь у них отклика, то остальное неинтересно. — Круг вашего общения остался в Питере или уже все друзья здесь? — Да многие наши уже здесь. (Смеется.) Для меня это уже второе освоение Москвы, так что среди москвичей у меня тоже много хороших знакомых и друзей. — Как вы себя ощущаете во второй раз? Ваш дом теперь здесь? — Да. Жене сложнее: ее работа в Питере, там остались работать и учиться дети, поэтому ей приходится разрываться и жить на два города. — Госнаркоконтроль работает ровно месяц. Первое впечатление — самое верное. В чем вы видите самое слабое звено на пути наркоагрессии? — Надо защищать детей. Первый прием наркотиков приходится на 12 лет! В этом возрасте привыкание возникает после одного-двух раз... Возвращаясь к вашему вопросу, почему спецслужбы не предугадали, что так сложится ситуация с наркотиками... Кто мог предположить 10—15 лет назад, что под ударом наркоагрессии окажутся дети?! Мне пару лет назад подарили словарь молодежного сленга — там то ли четверть, то ли треть всех слов связана с наркотиками. Страшно, что это стало частью жизни молодежи! — Вы можете спрогнозировать наркоситуацию в России на следующие пять лет? — Не нужно строить иллюзий, что мы сейчас отбросим уровень наркотизации на величину 10-летней давности. Наркобизнес ассимилирован в криминальную, экономическую, да и политическую картину страны очень плотно. Это развивающийся теневой бизнес, по всем законам он не может находиться в статичном положении. Но мы должны хотя бы заблокировать ситуацию на сегодняшнем уровне.